И нача княжити Володимиръ въ Киеве одинъ и постави кумиры на холъму вне двора теремнаго: Перуна деревяна, а голова его серебряна, а усъ золот, и Хоръса, и Дажьбога, и Стрибога и Семарьгла, и Мокошь.[388] И жряхут имъ, наричуще богы, и привожаху сыны своя, и жряху бесомъ, и оскверняху землю требами своими. И осквернися требами земля Русская и холмъ тъ. Но преблагый Богъ не хотяй смерти грешником: на томъ холме ныне церкы есть святаго Василья, якоже последе скажем. Мы же на преднее възвратимся.
Володимиръ же посади Добрыню, уя своего, в Новегороде. И пришед Добрыня Новугороду, постави Перуна кумиръ надъ рекою Волховомъ, и жряхуть ему людье новгородьстии акы Богу.
Бе же Володимиръ побеженъ похотью женьскою. Быша ему водимыя: Рогънедь, юже посади на Лыбеди, идеже есть ныне селце Передславино, от нея же роди 4 сыны: Изеслава, Мьстислава, Ярослава, Всеволода, и две дщери; от грекини — Святополка; от чехыни — Вышеслава; а от другия — Святослава, а от болъгарыни — Бориса и Глеба. И наложьниць у него 300 въ Вышегороде, 300 в Белегороде, а 200 на Берестовемъ в сельци, еже зовут и ныне Берестовое. И бе несытъ блуда, и приводя к себе мужьскыя жены и девици растляя. Бе бо женолюбець, яко и Соломонъ: бе бо у Соломона, рече, женъ 700, а наложьниць 300.[389] Мудръ же бе, а на конець погибе; сь же бе невеглас, на конець обрете спасение. «Велий бо Господь, и велья крепость его, и разуму его несть числа!»[390] Зло бо есть женьская прелесть, якоже рече Соломонъ, покаявся, о женахъ: «Не внимати зле жене, медъ бо каплеть от устъ ея, жены любодеица, во время наслажаеть твой гортань, последе же горьчее желчи обрящеши. Прилепляющаяся ей вънидутъ съ смертью въ адъ. На пути бо животъныя не находит, блудна бо теченья ея и неблагоразумна».[391] Се же рече Соломонъ о прелюбодеицах. О добрыхъ же женахъ рече: «Дражьши есть каменья многоценьнаго. Радуется о ней мужь ея. Дееть бо мужеви своему благо все житье. Обретши волну и ленъ, створить благопотребная рукама своима. Бысть яко корабль, куплю деющь, издалеча събираеть себе богатьство, и въстаеть из нощи, и даеть брашно дому и дело рабынямъ. Видевши тяжание, куповаше, от делъ руку своею насадить тяжание. Препоясавши крепько чресла своя, и утверьди мышьци свои на дело. И вкуси, яко добро делати, и не угасает светилникъ ея всю нощь. Руце свои простираеть на полезная, локти же свои утвержает на веретено. Руце свои отверзаеть убогимъ, плодъ же простре нищим. Не печеться о дому своемъ мужь ея, егда кде будет. Сугуба оденья створит мужю своему, очерьвлена и багъряна себе оденья. Възоренъ бываеть въ вратехъ мужь ея, внегда аще сядеть на соньмищи съ старци и съ жители земля. Опоны створи и отдасть в куплю. Уста же своя отверзе смыслено и въ чинъ молвить языкомъ своим. Въ крепость и в лепоту облечеся. Милостыня ея въздвигоша чада ея, обогатеша, и мужь ея похвали ю. Жена бо разумлива благословлена есть, боязнь же Господню да хвалит. Дадите ей от плода устъну ея, да хвалять въ вратехъ мужа ея».[392]
В лето 6489. Иде Володимиръ к ляхомъ и зая грады ихъ: Перемышль, Червенъ[393] и ины городы, иже суть и до сего дне подъ Русью. Семъ же лете и вятичи победи и възложи на ня дань от плуга, якоже отець его ималъ.
В лето 6490. Заратишася вятичи, и иде на ня Володимеръ и победи я въторое.
В лето 6491. Иде Володимиръ на ятвягы[394] и взя землю ихъ. И приде къ Киеву и творяше требу кумиромъ с людми своими. И ркоша старци и бояре: «Мечемъ жребий на отрока и девицю, на негоже падеть, того зарежемы богомъ». И бяше варягъ одинъ, бе дворъ его, идеже бе церкви святыя Богородица, юже създа Володимиръ. Бе же варягь тъй пришелъ от Грекъ и держаше веру в тайне крестьяньскую. И бе у него сынъ красенъ лицем и душею, и на сего паде жребий по зависти дьяволи. Не терпяше бо дьяволъ, власть имея надъ всими, сьй бяше ему акы тернъ въ сердци, и тщашеся потребити оканный и наусти люди. И реша, пришедъша, послании к нему, яко: «Паде жребий на сынъ твой, изволиша бо ̀и бози себе, да створим требу богомъ». И рече варягъ: «Не суть то бози, но древо; днесь есть, а утро изъгнило есть, не ядять бо, ни пьють, ни молвять, но суть делани руками въ древе секирою и ножемъ. А Богъ единъ есть, емуже служать греци и кланяются, иже створилъ небо, и землю, и человека, и зъвезды, и солнце, и луну, и далъ есть жити на земли. И си бози что сделаша? Сами делани суть. Не дамъ сына своего бесом». Они же, шедъше, поведаша людемъ. Они же, вземъше оружье, поидоша на нь и разъяша дворъ около его. Онъ же стояше на сенехъ съ сыномъ своимъ. Реша ему: «Дай сына своего, дамы ̀и богомъ». Онъ же рече: «Аще суть бози, то единого себе послють бога, да поимуть сына моего. А вы чему перетребуете имъ?». И кликнуша и секоша сени подъ ними, и тако побиша я. И не свесть никтоже, кде положиша я. Бяху бо человеци тогда невегласи, погани, и дьяволъ радовашеся сему, не веды, яко близъ погибель хотяше быти ему. Тако бо и преди тъщашеся погубити родъ хьрестьяньскый, но прогонимъ бяше крестомъ честнымъ во иныхъ странах, зде же мняшеся оканьный, яко зде ми есть жилище, зде бо не суть учили апостоли, ни пророци прорекъли, не ведый пророка, глаголюща: «И нареку не люди моя люди моя»;[395] о апостолехъ же рече: «Во всю землю изидоша вещания ихъ и в конець вселеныя глаголи ихъ».[396] Аще бо и теломъ апостоли суть зде не были, но учения ихъ, яко трубы, гласять по вселений въ церьквахъ, имъже ученьемъ побежаемъ противнаго врага, попирающе подъ нозе, якоже попраста и сия отьченика, и приимъша венець небесный съ святыми мученикы и съ праведными.
388
393
394