Мучителю же уже ответъ давшу на добляго синглитика Феодора, яко: «Сътворившу волю каганову и влъхвом последовавшу, кусту же и огню поклоншуся, пред лице мое да внидетъ Феодоръ, — глаголаше мучитель, — и от насъ чести да насладится, наследникъ бывъ господьству господина своего, и властию его почтется, и княжениемъ да венчанъ будеть от нашеа десница. Презирающа же повеление наше и небрегша яже от насъ благодати, нашеа милости да отпадеть: теми же искусився преже, имаже и великий князь Михаилъ, муками, и смерти да предасться».
Сиа же великому Феодору яве сътвориша, и что убо къ сим аще наведет подвижникъ, ожидаху послании. Тъй же светлою душею и свободным гласом въпиаше: «Да увесть каганъ, яко Феодоръ, съветникъ сый господина своего князя Михаила, и славе его безъследникъ быти зело желает, — не убо въ Орде и Чрьнигове, работаа Батыю, но вышьши земля, въ самых небесех, въ иже тамо славе предъстояти Цареви царемъ и Господу господемь Исусу Христу, Владыце всехъ, съ княземъ своимъ Михаилом, идеже онъ ныне есть. А еже влъхвом последовати сквозе огнь, кусту же и солнцу поклонитися — не буди мне и всякому христианину, единою та оплевавшу истинному богочетцу. Привременную же, паче сънную, славу и честь — емуже хочеть, да дасть. Много бесчестие есть ведущу вечную славу и честь, мимотекущею мечтатися! Христианинъ есмь и Пресвятыя Единосущьныя Троица поклонникь! Еже хощете, творите!»
Сий слышавше сквернии татарове священный гласъ великаго Феодора, бесни бышя гневом, яко зверие, от ярости устремишяся на нь. И въсхытивше его, сквръныя своя рукы нанесше на святаго, без милости мучяхуть и плоть ему съдробишя, землю же под нимъ кровию напоишя, таже наконець главу его отсекошя. Сице и доблественому Феодору течение съвръшися: въ следъ князя своего великаго Михаила къ Христу въстече, и тоя же славы, якоже въжделе, наследникъ бысть, изрядный победитель на диавола явлься.
Телеса же святою добропобедную мученику суроваа варварскаа рука в пустаа места повръже, — мучителю тако повелевшу, яко «да, — рече, — зверие и птица снедять и». Но святыхъ мученикъ священнаа телеса невредима намнозе пребышя. В нощь же коюждо стлъпове свет над ними сиающе, всемъ явишася, — хранительную силу и благодати своея действо неотступно от священных телес симъ образом Богови показующу. Ибо «славящих Его прославляа Господь».[30] И яже сквръныхъ рукы зле поврьгошя, сиа по времени благочестивыхъ руце опрятавше, подъ землею добре покрышя.
Се подвигы непобедимою страстотрьпцу Христову! Се одолениа великаго Царя доблественую въину, на злаго мучителя храбраа ратоборца, о Церкви, невесте Христове, добре бравшеся и победителными увязошася! Но яже о святыхъ сихъ крепкыхъ страдалцехъ великомъ князе Михаиле и Феодоре синглитице тако съвершися, якоже повествовася. (...)
Сихъ святыхъ кровию огня покланяние угасе! Сихъ страстьми ординьскыя службы исчезошя! Сихъ смерть — благочестию великое утвръжение! Таковых похвалъ святии сии мученици стяжаша, еже о благочестии подвигы, еже за другы душа положение и еже церкви ради въ Христову славу умрети Троичьнымь поклонникомъ, коликых пресветлых венець от Подвигоположника трехрабрии сподобишяся! Аще истяжуть от нас днесь хвалы, кыя же и хвалы темъ принесем, въ таковыя хвалы въшедшим? Точию елико почтити мученическую память слово подвигохом, и нашихь душъ сихъ въспоминаньми просветлити, и не тщим явитися въ день памяти ихъ пред ними.
Съвносите же и вы вси памяти мученичьстей, почтите, елико кождо васъ можеть, тръжество! Киими же почьстьми? Не преддвериа венчяти, глаголю, ниже мягкыми одеждами обложитися, ни многотлъстотными трапезами и винным излитиемъ гоститися, ниже ликы гнусныа съставляти, яже свободнаа души порабощати обыче, умягчаа и разливая ту и къ злобе удобь плъзку, къ добродетели же зиающу и леняшуся обаваа, но сими, яже святымъ угодна и христианомъ лепаа.
Кая же сиа вся, яже душу удобряти ведять? Съ сими же и сиа: око чисто от злыя зависти къ всемъ храняще; гръдость же оставльше; другъ друга честию больша творяще; неправду же, яко ядовитую змию, убивше; суда възыскающе и обидима из руку обидящаго изимающе; вдовицу и сира заступающе, — яко да правда вашя будеть многа и светла добродетель. Сиа мученикомъ, вемъ, паче всего любити, и всякого плодоношениа сладчяйше приемлють.
Вемъ же, вемъ, и яко ничто же ино, им сице ненавистно и мръзко, яко зависть, и гръдость, и неправда! Кто зде приведе безбожнаго Батыя? Не сиа ли лукаваа триплетенная злобы верига? — Сиа привлече лютое оно пленение! И егда въспоминаю сиа, слезити ми находить, не не веруйте ми, ибо плачя по истине достойно и стънания! Не яко точию сиа пострадахом, но о лютейшемъ зле, яко и самую главу нашу отъяти въсхоте: жизнь вечную, глаголю, юже въ Христа веру.