Чрътожница повлачимы и всюду обводимы. Девы растлеваемы. Синьглитьскыя жены, иже никогдаже въ руку свою дело видешя, повелевающе преже, ныне же повелеваемы варварьскыми женами, работну игу выю прекланяюще, приседящи же жръновахъ и горньцу предъстоащи, огня възжигающи, съ чрьпаломъ рыщущи, источникы обходящи и воду носящи, трапезе предстоащи, и храмину пометающи. Гръды иногда, ныне же, работою слячены, смиришяся; иже златыми монисты и свиляными одеждами красящеся, рубищи раздранны облечены, боси же и алчьны присно.
Священныа девы нудими и обругаемы. Муж же и жена разлучаемы. Чяда родителю лишаемы. Юношя въ пленъ ведомы. Юнныя же и старцы мечи пронизаемы. Храбрыя же и князи оружиемъ падающя. Священникы же въ жрътвеницехъ закалаемы. Земля вся Русии очрьвися кровию, рекама льющися от телес. Воды смешаемы съ кровию. Умиленъ позоръ весь странно видети: мужие, яко снопие въ день жатвы, повръжены, телеса раздроблены, смесишяся священныхъ муж и девиць погребаниа. Но ниже погребание — враномъ же и псом пища паче предлагаема. Въплеве въ градех, рыданиа на улицахъ, плачеве в домех — повсюду стънание; страхъ на распутиахъ, вся ужасшяся и изнемогша. Ниже бегьствомъ свое спасение кто можаше умыслити: истаавше печяльми, яко сетию полячены. Всюду — бееды, яже ни слово можетъ представити!
Но несть злобы въ граде, еяже Господь не сътвори, — пророку сказающу, — отъ всехъ печяльныхъ бедъ, бывающих въ граде. Яве же есть видети, яко и сию злобу, еже от Батыя, Господь сътвори, грех ради нашихъ. Сего ради молю остатися вамъ злых сихъ: зависти, и гръдости, и неправды, — да не пакы злая сиа пленица лютыя оны напасти, якоже тогда, и ныне творимы нами, привлекуть на насъ, и въсплачемся злыхъ, нападъшихь намъ. Ино ныне, егда еще можем гневъ Господень утолити, престанем завидети, и въ смирении всякъ плодъ правды творяще, умолим дръжаву Господню, святыхъ сихъ добропобедныхъ мученикъ Михаила и Феодора въ молитву Владыце предъставляюще памятию ихъ, да милостива того обрящемъ намъ святыхъ сихъ ради страстотрьпець.
Ныне бы сладостне въпросилъ васъ: кое приобретение завидящему? Кая же похвала гръдому? Кое же ли блаженьство неправду любящему? Разврьземъ им утробу и узрим тысяща напастей внутрь, и многа смущениа, и бурь исплънена.
Что убо завистливый? Хощете ли, истяжем яже о немъ? Не всегда ли ему сердце истааваемо и измаждаваема внутрьняа? Иных честь свою беду непщует. И егда радующяся узрить кого тъй, тогда въсплачеть. И наслажающася иного видевъ, въ горести и скръби тогда душу свою озлобляетъ, весь печялию плененъ, съ всем исчезаетъ, от всех снедается сердцемъ; посупленъ обычяемъ, присно сетуя, емуже и кости засышут, и образъ изменяем, и лице помрачяемо завистною горестию. Когда снедь въ здравие ему будеть? Когда ли поспить въ сладость? Како възвеселится когда, страху того душю, яко зелней бури, вълънующи? Преже смерти мертвъ есть и прежде вечныа мукы присно завистию мучимъ окаанный!
Такоже и горделивый — не всемъ ли есть притчя?! Не и детемъ ли игралище бывает? Кто в поношение и въ посмехъ всем предълежа? Кто на игралищихъ обносим и потязаемъ? И идеже аще идеши, всюду узриши гръдаго повлачима. Всеми ненавидимъ есть горделивый! И емуже в руце впадеть, не получить от него милости. Никтоже может пощадети горделиваго. Всякъ бежить, якоже зверя. И якоже трупа смрьдяща зловониемъ, всякъ възгнушается гръдаго. И душю таковаго кто бы внутрь виделъ, яко отъ чрьвий изъедену скръбьми и тмами от бесовъ растръзану. Егда бо меньша себе видить кого, надымается весь: грътань подобно гробу отвръзает, зловъние испущаа, нелепаа глаголеть, рукама, акы изъумленъ, машеть, устнама зиаетъ, акы пожрети хотя меншаго себе, весь сламляется, нозе же подсмеателне движеть. Егда же къ большему себе станеть, разседается весь, чрьнеася, стыдится, себе проклинаа, родителя злословить, скръбию стирается, умрети паче изволяа, неже жити, и тмами лютаа страдает. Яже внутрь и яже вне мръзокъ Богови! Преже суда судимь есть. Каа сладость или хвала горделивому?! От Бога и от человекъ ненавидим умиленный!
Что же и неправду любяй, и суда не ищущу права, насиловати же и обидети божиа люди сверепеющу? Яко бешенъ песъ, всехъ хапати начнеть: о сем присно поучяется, да чюже похытить; иных имениа зря, то печялию снедается; въ нощи не уснет мысля, и въ дне домы судий обходит, и яже притяжа, погубляет пакы, и пакы иному отъяти покушается; тысяща на всякъ часъ млъвъ исплъняется, душу темну и зломрачну имея, нравъ, яко ядъ кераста, съхраняа. Не на того ли церкви Божиа присно въпиетъ?! Не к тому ли пророци поемлют, всегда глаголюще: «Богъ отмщениа Господь», — и пакы: «Въздаждь въздааниа гръдым!» — и пакы: «Доколе грешници въсхвалятся?»[32] И въздасть им Господь въздаяние ихъ, и по лукавьствию погубит ихъ Господь Богъ, ибо обидимии присно въпиют на нихъ къ Господу, зверя, а не человека въ очию имуще. На того — яро око Господне, и тому дом от основаниа испровръзается; аще и не въ днехъ его, но чядомъ окааннаго сугубо озлобление вселится.
32