Библиотека литературы Древней Руси
Том 13
(XVI век)
ПРЕДСТАТЕЛИ ЗЕМЛИ РУССКОЙ: АГИОГРАФИЯ XVI ВЕКА
Предлагаемый вниманию читателя том Библиотеки литературы Древней Руси содержит в основной своей части жития русских святых, созданные в XVI веке. Общие литературные тенденции столетия, которое Д. С. Лихачев охарактеризовал как эпоху «второго монументализма», нашли отражение и в агиографических памятниках этого времени: повествование в них, как правило, степенно и многословно, пронизано пафосом «пресветлого православия» и отражает бурную жизнь Русской церкви XV—XVI столетий, когда один за другим возникают все новые монастыри, при этом не только в центральных районах Руси, но и на ее окраинах. Активно осваивается русский Север, его самые глухие уголки, где дремучие леса по берегам светлых рек и незамутненных озер, уединенность и тишина так хорошо гармонировали с идеалами монашеского безмолвия и отрешенности от суетного мира.
Данный том не просто знакомит нас с памятниками русской агиографии, но и открывает в ряде случаев малоизученную, а порой и вообще доселе неведомую страницу истории словесности, ибо некоторые жития публикуются впервые, другие — по единственным сохранившимся спискам. Том отражает результаты источниковедческих и текстологических разысканий последних десятилетий.
Большинство из публикуемых в томе памятников — это жития основателей монастырей, что придает материалам тома особую познавательную ценность: ведь речь идет не только о подвижниках и аскетах, но и об активных деятелях Русской церкви. И хотя описываемые в житиях события развертываются на бескрайных российских просторах, создается впечатление некоего замкнутого пространства, объединенного духовной общностью: все монастыри, и давно существующие, и вновь создаваемые, тесно связаны друг с другом, и этим связующим звеном оказываются преподобные подвижники и их ученики. Действительно, один из основателей знаменитого Соловецкого монастыря был постриженником монастыря Кирилло-Белозерского и, вероятно, учеником самого Кирилла. Основатель монастыря на острове Коневец Арсений — постриженник Лисицкого монастыря, что под Новгородом, прошедший к тому же школу духовного совершенствования и устройства монастырского жития на Афоне. Ученики Корнилия Комельского — Кирилл Новоезерский, Геннадий Костромской, Адриан Пошехонский, Филипп Ирапский — основывали монастыри в Костроме, Пошехонье, на берегах озера Белого и в других областях Северной Руси, подобно тому как столетием ранее ученики Сергия Радонежского создали созвездие подмосковных монастырей.
Но святые отцы не всегда оставались замкнутыми в тишине своих келий: они постоянно оказывались участниками бурной политической жизни: Мартиниан Белозерский приютил и духовно поддержал Василия Темного, свергнутого своим двоюродным братом Дмитрием Шемякой, Кассиан Босой был приглашен стать восприемником от купели будущего царя Ивана Грозного, а соловецкий игумен Филипп, ставший митрополитом всея Руси, поплатился жизнью за то, что с величайшим достоинством и мужеством пытался отвратить того же царя от его кровавых деяний. В житиях этого времени мы встретим немало отзвуков мирской, политической и военной жизни эпохи.
Разумеется, жития следовали агиографическому канону. Как поразительно сходны описания прихода будущего подвижника в монастырь, когда его, отрока, предупреждают о трудностях иноческой жизни, на что он отвечает словами евангельской притчи, что лишь отрекшийся от мирской суеты окажется достоин Царства Божия. Как много сюжетных параллелей найдем мы в описании чудес, творимых святыми. Как сходны описания их кончин. И тем не менее мы нередко встретим в житиях живые подробности, свидетельствующие о том, что агиограф был осведомлен об обстоятельствах описываемых событий и не удержался от желания поведать о них своим читателям. Так, удивительно нагляден и подробен рассказ Вассиана Кошки о кончине тверского епископа Акакия. Останавливает внимание и поэтическое начало Сказания о Валаамском монастыре. Традиционный рассказ о разделении земли между народами, восходящий к Библии, обычно представляет собой сухой перечень этнонимов. Здесь же он сопровождается лаконичной, но в то же время конкретной характеристикой регионов, чем-то напоминающей описание Руси в Слове о погибели Русской земли: «Овех убо под теплотными странами всели и сластьми благовонных аромат възвесели, и златом, и дражайшими многомастными камыкы украси. Овех же на плодоносных землях жити учини и веселейшими винограды обогати. Овех же по пустыням разсеа, скотопитательство велие дарова имъ». И далее, характеризуя, как можно думать, Русскую землю, автор пишет: «Инеи же на премножайших водах и в велицех лесех насели и рыбами преумножи и красно-видных зверей кожами одаривъ». Упоминание на первом месте «премножайших вод» для характеристики севернорусских монастырей, расположенных либо на островах (Соловецкий, Валаамский, Коневецкий, Троицкий Зеленецкий), либо на берегах рек и озер (Кирилло-Белозерский, Ферапонтов, Новоезерский и др.), совершенно уместно. Вообще, топос — пустынник селится в глухом лесу возле родника или ручья — видимо, не случаен: помимо бытовой потребности в чистой воде, «криница» (источник), возможно, символизировала чистоту и уединенность отшельнического жития, а само уподобление распространения христианской веры рекам и потокам, напояющим землю, также традиционно и широко употребимо.