Мы же оказались вблизи пристанища, о котором уже и не помышляли, отдавшись на волю волн и не зная, где мы находимся. И пришли мы в Суму-реку и добрались до монастырского подворья. Я же, Савватий, побежал звать игумена того и сказал ему о больном старце, нуждающемся в нем. Он же не поленился и быстро пошел со мной. Пришли мы — и обнаружили старца умершим. И заплакали горькими слезами, укоряя святого и плача все сильнее и сильнее: „Как же так, преподобный, ведь мы столько вынесли тягот и такую беду в море претерпели, надеясь на твою помощь и заступление! И ныне всего лишились, и того, на что надеялись, не получили!” И вдруг умерший пошевелился, мы же склонились над ним и увидели, что он ожил. И стал он говорить с нами ясно и разумно. Внесли мы его в келию, и священник начал пострижение его в великий ангельский образ — и, совершив, причастил больного святых Тайн Тела и Крови Христовых. Больной же прославил Бога за все — и, простившись со всеми, и дав во Христе целование, снова почил о Господе, удостоившись божественного просвещения, по молитвам преподобных отцов Зосимы и Савватия».
О пожаре и о построении новой трапезной
Поведал мне тот же старец Савватий:
«Случилось, что, по грехам нашим и попущением Божиим, сгорела у нас в монастыре трапезная и теплая церковь Успения Пресвятой Богородицы. И все, что было в церкви: сосуды, и ризы, и книги, и в трапезной, и под трапезной, находившиеся в подклетях всякие запасы монастырские (ибо Бог попустил случиться этому в зимнее время), — все то сгорело. Ни одной иконы не успели вынести из церкви или из трапезной; и все, что используют в церковной службе и чем питается братия — рыбные и всякие запасы, — все то огонь истребил, так как пожар начался ночью. Мы же остались в крайней нищете и стали советоваться, потерпеть ли нам еще на месте том или разойтись, кого куда Бог направит. И одно только утешение имели: приходить ко гробам первоначальников наших, чудотворцев, молиться и просить у них помощи и заступления, поскольку совершенно не знали, как нам быть.
Старец же некий по имени Макарий, бывший когда-то спостником преподобного отца нашего игумена Зосимы, живший тогда в пустыни, пришел в монастырь посетить нас и застал в великой печали. И стал утешать нас, говоря: „Не скорбите, братия, но потерпите с благодарением, возложив упование на Господа Бога и на Пречистую Богородицу, и преподобных отцов наших Зосиму и Савватия на помощь призывайте. Не оставит нас Господь, призревая на место это святое, ради угодников своих; только подвизайтесь!”
Мы же, словами его утешившись, взялись за дело; разослали братию: одних — в Москву к великому князю, других — в Великий Новгород к архиепископу Геннадию (ведь имел он великую веру к обители преподобных), и повелели им и в Москве, и в Новгороде просить у всех христолюбцев помощи на строительство новой церкви во имя Честного Успения Пречистой Богородицы. И отправили своих посланцев в море, чтобы они как-то добрались до побережья, ведь еще стояла зима и множество льдин плавало по морю.
И отправились они в путь, а мы, оставшиеся, пошли в лес и начали заготовлять деревья для строительства церкви и трапезной. Я же, Савватий, трудился вместе с братией, и стал являться мне во сне по ночам старец — и приходил не однажды, и говорил мне: „Савватий, поезжай за салму проводить братию, посланную на службу!” Я же думал, что это бесовское видение, и не верил ему, пока оно не сбылось.
Однажды велели мне старцы возвратиться в монастырь. И пришел я туда вскоре и увидел, что посланные на службу братия ни с чем назад возвратились. И стали они меня понуждать, чтобы я проводил их за салму. Я же пришел к гробу преподобного и обратился к святому просто, как к живому: „О старец Божий, братия понуждают меня на такую тяжелую службу! И если будет угодно твоей святости, будь мне помощником в этом деле!” После молитвы пошел я в собор; священники же и старцы повелели всем посланным на службу слушаться меня, и осенили нас крестным знамением, и отпустили. Мы же тронулись в путь по морю.
И доплыли до некоего скалистого островка; и хотя место было неподходящим для стоянки, но наступала ночь, и мы поставили судно у берега. Я же хотел вытащить его повыше, но другие не захотели и сделали все по-своему; а весла и дрова, которые мы везли с собой из-за зимнего времени, положили здесь же, возле судна. Я же промолчал, чтобы не спорить, и мы заснули.