Истван же пойде въ путь свой незнаемый и, шедши, нача плакати и глаголати в себе: «О дражайши сожителю мой и прелюбезны хранителю моея младости и тленныя красоты! Что азъ тебе злое сотворила? И чимъ толико прогневала тебе? Кто разруши нашю промеж собою нелицемерную любовь? И кто нас разлучи союза законнаго, когда ты, любезный мой господине Викентий, таковъ немилосердъ ко мне былъ еси? Воистинну злобнаго словесе никогда же ми сотворил еси, за которое неисправление реклъ еси. Всегда яко зеницу ока любезно хранилъ мя еси. Но какое сие твое немилосердие прииде на мя, не вемъ, Богъ весть. И излиялъ еси скоро и незапно на мя гневъ твой. Которую твою заповедь аз, окаянная, преступила? И в чем твоей честности когда преслушала? Но за помощию Божиею, любя тебе, моего Богомъ дарованнаго пастыря и любезнаго сожителя, волю твою во всемъ творила и честь свою хранила, преисполненный домъ твой добре соблюдала и имения твоего безделно никогда не истощила, дети твоя в добре наказании и в любви воспитала, рабы и рабыни гладомъ и наготою не томила, и никакому их злу не учила, и поругателства над ними никогда не чинила, но во всемъ по твоему благочестию яко мати ко приснымъ чадомъ нелицемерную любовь казала. А се днесь азъ, бедная, вместо онехъ болезнь восприемлю злую, яко едина есть от убогихъ и безкровных сирот, скитаюся по пустыни, не имеющи, где главы моея бедныя подклонити». И, воздевъ руце свои на небо, с великимъ плачемъ вопияше: «О Владыко человеколюбче, Господи, Творче небесе и земли! Не постави имъ во грехъ сего, иже мя, злочастную, разлучиша от любезнаго моего сожителя и дети наша осиротеша. Но от всея душы моея тебе, Творцу моему и Содетелю всего мира, отселе чада моя вручаю. Буди ты, Господи, темъ сирымъ отроковицом помощникъ и заступникъ, и хранитель, и милостивъ, понеже бо ты единъ вся веси, яко без мене, горкия и безчастныя матере, иже некому уже ими попещися и в добромъ учении, наказании миловати и призирати, отвсюду бо вскоре осиротеша. О Боже мой, Боже мой, премилостивый Царю! Чесо ради прежде сего незапнаго разлучения не повелелъ еси изъяти из мене мою душю грешную, дабы азъ, грешная и бедная раба твоя, не ведала безпокровнаго сиротства любезным чадомъ моимъ! Не даждь имъ, Господи, премилостивый Владыко, Царю Небесный, дабы когда могли в безпризрении своемъ ко срамному и студному делу прийти! И коснися имъ с высоты славы твоея, симъ сирым отроковицам, десницею твоею, и воздержи ихъ от всех злых творений (...), и всели страхъ твой в сердца их, и научи ихъ ходити право по стезям заповедей твоих, яко благословенъ еси во веки вековъ, аминь». И потомъ, воздевъ руце, ко Приснодеве и Божии Матери сице вопиюще и глаголюще: «О всемилостивая Госпоже Царице и Богородице, Мати Господа вышняго! Внуши и услыши гласъ мой и вопль, и стенание сердца моего, и слезы, проливаемыя ко Господу Богу и тебе, помощнице и наставнице всего мира! Призри на мя, убогую и вскоре внезапу обнищавшую рабу твою! Буди мне наставница тверда и путеводителница крепка. О прелюбезная и премилосердная Мати Царице и Богородице, помилуй мя, вскоре обнищавшую! Благоволи же, Господи Боже мой, едине ведый тайная сердца моего, мужеви моему, рабу твоему Викентию, сие незлобие мое яве возвестити и еще объявити ему о мне в жизни моей. Ими же веси, судбами. Ты, Господи, едина надежда моя, ты единъ упование мое, и в руце твои предаюся. Что ми по твоему Божию смотрению тако терпети, твори, Создателю мой, что ти есть годно. Время мне таково прийде и час терпению приближися. Буди имя Господне благословенно отныне и до века». И тако от плача и рыдания едва преста и Божиим наставлениемъ пойде по пустыни в путь незнаемый.
И вскоре дойде до града Александрии. И пребысть тамо неколико время, скитаяся во граде между началствующими людми и всемъ с радостию служаше. И тако познася от онехъ началствующих самому александрийскому салтану, яко «прекрасный прииде отрокъ и явися в державе твоей, и зело разуменъ, и достоинъ есть быти при твоемъ величествии». Салтанъ же повеле Иствана пред себе привести. Приведену же бывшю[335], абие зря салтанъ на Иствана, вельми удивися красоте лица его и многому разуму. И повеле Иствану во граде Александрии началным человекомъ над купецкими людьми быти, да у приезжих купецких людей заморския товары переписывает и досматривает, да с техъ купеческих многоценныхъ товаров пошлину и оброки царю салтану собирает. И по его, Истванову, собранию у царя салтана казна велми умножися. Истванъ же в толиком собрании салтану зело бысть веренъ и собираше салтану многое богатство, яко инъ никто же тако прежде не собираше. И того ради салтанъ Иствана велми любляше и от своих богатых сокровищь Иствана по премногу обогатил есть. И бысть Истванъ повсюду славенъ и всем началствующим и купецким людем знаемъ. И любимъ бысть, и пребываше в величествии.