«Повесть о купце...» переведена с польского языка во второй половине XVII в. Ее оригиналом послужила «Historia krotofilna o kupcu, który się z drugim załožił o cnote žony swoiey» Б. Будного, польского гуманиста конца XVI в., представляющая обработку девятой новеллы второго дня «Декамерона» Дж. Боккаччо. На Руси списки этого произведения встречаются, как правило, вместе с фацециями, а позднее — с новеллами из Великого Зерцала. Возможно, повесть и была переведена вместе с фацециями, т. е. около 1680 г., по польскому изданию «Апофегматы» (1614.), принадлежавшему перу того же Б. Будного: сборник «Апофегмата» русскому читателю в XVII в. был известен.
Восприятие «Повести о купце...» на Руси шло двумя путями: с одной стороны, стремились дословно передать текст, который в итоге пестрит полонизмами и кальками; с другой — повесть существенно редактировалась, в результате сближаясь в проблематике и стилистике с русской литературной традицией. Возникновение русского варианта повести относится к концу XVII в. Известно девять ее списков, но ни один из них не является оригиналом. Так, список ГИМ, собр. Соколова, № 75, относящийся к XVIII в., имеет следы основательной правки: изменен порядок эпизодов, ряд их вообще исключен; несмотря на это, объем повести увеличен почти в два раза, так как развернуты характеристики героев, чаще используется прямая речь, усилена религиозно-нравственная тема.
Свидетельством полного усвоения «Повести о купце...» в русской словесности являются воспринявшие ее сюжет сказки («Верная жена», «Как купец бился об заклад о своей жене», «Оклеветанная купеческая дочь», «Три купца», «Оклеветанная жена» имн. др.). В сказке действие обычно переносится в эпоху, близкую рассказчику, вводятся новые действующие лица, отношения между героями усложняются; переводная новелла, становясь русской сказкой, приобретает национальный колорит и типично сказочные черты.
Текст, близкий польскому источнику, был опубликован по рукописи БАН, 45.5.30 в кн.: Державина О. А. Фацеции. М., 1962. В наст. изд. издается по списку: ГИМ, собр. Соколова, № 75, XVIII в., л. 233—264.
ПОВЕСТЬ О КУПЦЕ ГРИГОРИИ
Подготовка текста и комментарии Е. К. Ромодановской
Бысть во граде Риме человекъ купеческий[348], именемъ Григорий, имея богатства мъного. Прилучи же ся[349] ему некогда отплыти на куплю[350] с кораблемъ и замедлевешу ему тамо два лета[351]. Бе же у него жена красна, младостию цветуще. По действу диаволю без него впаде въ блуд с некоимъ жидовиномъ. Той же жидовинъ, исполненъ въсякого волхвавания, сотвори, еже не любити ей мужа своего, но возлюбити вельми того жидовина, мужа же своего Григория не хотя и имени слышати.
Некогда же глагола ей жидовинъ: «Аще хощеши мне быти женою, то азъ мудростию учиню мужа твоего заочно мертва». Она же глаголаше: «Твори, господине, еже хощеши. Азъ тебе предаю себе и домъ весь, токмо врага моего потщися[352] избыти Григория. Азъ бо с тобою вечно хощу жити». Той же окаянный жидовинъ слия в воску[353] образъ подобия Григориева и чарова над нимъ много. И повеле ей принести лукъ и стрелу, хотя стрелити во образъ той.
В то же время прилучися Григорию купцу возвратитися с купли в домъ свой и приближися к Риму. И некто, человекъ незнаемый, ста во сретение[354] ему: «Радуйся, Григорие, яко возвратился еси с прибытком многимъ! Но скоро в сий час злою смертию живота лишишися от чародея злаго. Аще же хощеши такия смерти избыти, послушай совета моего: повели въскоре, да привезут зде тчанъ[355] великий с водою, чтобъ тебе въместитися в него».
И скоро устроиша тако. Еще жъ той мудрецъ устроил зерцала великое и много над тою водою мудръствовахъ. И повеле Григорию во тчанъ внити и вскоре погрузитися единожды. Он же сотвори тако. Повеле же ему посмотрити в зерцала и рече: «Что видиши? Понеже[356] узриши в семъ зерцале себе смерть и животъ». Григорей же, егда погрузися въ воду и посмотре въ зерцало, рече доброму приятелю своему: «Вижу, что въ дому моемъ жидовинъ взя лукъ, жена же моя подаетъ ему стрелу. Той жидовинъ хощетъ стрелити во образъ мой, в воску слиян». И рече мудрец: «Зло сие знамение, понеже близъ есть смерть твоя. Обаче[357] не буди печален, блудися, зря[358] в зерцало беспрестанно. Егда неприятель той натянетъ лукъ той, в той часъ въскоре погрузися въ воде сей». Григорий же сотвори тако. Посемъ паки[359] в зерцало посмотре. Мудрецъ же паки вопроси его: «Что видеши?» Он же рече: «Вижу жидовина печална, что не попаде во образ мой. И, разъяривъся, приимъ у жены моей вторую стрелу и хощетъ стрелиты во образ мой». Мудрецъ же рече: «Твори, якоже тебе азъ заповедалъ». Сотвори же Григорей тако и возре в зерцало. И виде жидовина печална и рыщюща по полате, много волъхвуя, зубы скрежетая[360] и власы терзающа, яко второе не получи[361] желания своего. И взя лукъ, жена же его подаде ему третию стрелу. И прииде жидовинъ близъ образа Григориева, хощетъ стреляти в него. Григорий же ужасеся и сказа все, яко «прииде близъ образа моего жидовинъ». Мудрецъ же рече ему: «Зело блюдися сей часъ. Аще не сохранишися в воду въскоре, то зле умреши!» Григорий же, весь трепетенъ, стоя и в зерцало непрестанно взирая. Егда же жидовинъ нача лукъ натягати, а Григорей весь сохранися въ воду. И, егда погружися, посмотре в зерцало, нача смеятися. Мудрецъ же вопроси его: «Что тако радуешися?» Онъ же отвеща: «Вижу, господине мой, что стрелилъ жидовинъ во образ мой и не попаде в него, но стрела та прииде в стену и, отскочивши, уязви его самого. Онъ же зле скончася, жена же моя тело его закопа под мостъ[362] въ полате той». Мудрецъ же рече: «Ныне благодари Бога, зъдравъствуй, иди в домъ свой». Григорий же поклонися ему до земли и много надаривъ его.