А епископъ Митрофанъ, и княгыни Юрьева съ дчерью, и с снохами, и со внучаты и прочие, княгини Володимеряя с детми, и множество много бояръ, и всего народа людий затворишася в церкви святыя Богородица.[141] И тако огнем безъ милости запалени быша. И помолися боголюбивый епископъ Митрофанъ, глаголя: «Господи Боже силъ, светодавче, седяй на херувимехъ, и научивъ Осифа,[142] и окрепивъ пророка своего Давида на Гольяда,[143] и въздвигнувый Лазаря четверодневнаго из мертвыхъ,[144] простри руку свою невидимо и приими в миръ душа рабъ своихъ»; и тако скончашася. Татарове же силою отвориша двери церковныя и видеша овы огнем скончавшася, овы же оружьем до конца смерти предаша.
Святую Богородицю разграбиша, чюдную икону одраша[145] украшену златом, и серебром, и каменьемь драгым, и монастыре все и иконы одраша, а иные исекоша, а ины поимаша, и кресты честныя, и ссуды священныя, и книгы одраша, и порты блаженых первых князий, еже бяху повешали в церквах святыхъ на память собе. То же все положиша собе в полонъ, яко же пророкъ глаголеть: «Боже, придоша языци в достоянье твое, оскверниша церковь святую твою, положиша Иерусалима яко овощное хранилище, положиша трупья рабъ твоихъ брашно птицам небесным, плоть преподобных твоих зверем земным, прольяша кровь их акы воду». И убьенъ бысть Пахоми, архимандритъ манастыря Рожества святы Богородица, да игуменъ Успеньскый,[146] Феодосий Спасьскый, и прочии игумени, и черньци, и черници, и попы, и дьяконы от уного и до старца и сущаго младенца. И та вся иссекоша, овы убивающе, овы же ведуще босы и безъ покровенъ въ станы свое, издыхающа мразом.
И бе видети страх и трепетъ, яко на христьяньске роде страх, и колебанье, и беда упространися. Согрешихом казними есмы, яко же ны видети бедно пребывающа. И се нам сущюю радость скорбь, да и не хотяще всякъ в будущий векъ обрящем милость. Душа бо сде казнима всяко в будущий суд милость обрящет и лгыню от мукы. О неиздреченьному ти человеколюбью! И тако подобаеть благому владыце казати. И се бо и азъ грешный много и часто Бога прогневаю и часто согрешаю по вся дни; но ныне на предреченая взидем.
Татарове поплениша Володимерь, и поидоша на великого князя Георгия оканнии ти кровопийци. И ови идоша к Ростову, а ини к Ярославлю, а ини на Волгу на Городець, и ти плениша все по Волзе доже и до Галича Мерськаго; а ини идоша на Переяславль, и тъ взяша, и оттоле всю ту страну и грады многы все то плениша доже и до Торжку. И несть места, ни вси ни селъ тацех редко, иде же не воеваша на Суждальской земли. И взяша городовъ 14 опричь свободъ и погостовъ во один месяць февраль, кончевающюся 45-тому лету;[147] но мы на предняя взидем.
Яко приде весть к великому князю Юрью: «Володимерь взятъ, и церкы зборъная, и епископъ, и княгини з детми, и со снохами, и со внучаты огнемь скончашася, а старейшая сына Всеволодъ с братом вне града убита, люди избиты, а к тобе идут». Он же, се слышавъ, възпи гласомь великым со слезами, плача по правоверней вере христьяньстей, преже и наипаче о церкви, и епископа ради, и о людех (бяше бо милостивъ), нежели собе, и жены, и детий. И въздохнувъ из глубины сердца, рекъ: «Господи, се ли бы годе твоему милосердью?» Новый Иовъ бысть[148] терпеньем и верою яже к Богу. И нача молитися, глаголя: «Увы мне, Господи, луче бы ми умрети, нежели жити на свете семь. Ныне же что ради остах азъ единъ?» И сице ему молящюся со слезами, и се внезапу поидоша татарове. Он же, отложивъ всю печаль, глаголя: «Господи, услыши молитву мою и не вниди в судъ с рабом своимъ, яко не оправдится пред тобою всякъ живый, яко погня врагъ душю мою». И пакы второе помолися: «Господи Боже мой, на тя уповах, и спас мя и от всех гонящих избави мя». И поидоша безбожнии татарове на Сить противу великому князю Гюргю.
142
143
144
145
147
148