И се рекъ, в Персиду поиде яко посол к Дарию и листь понесе к Дарию. Одежу на собе персидьскую нося, сверху же его плаш финический и со аспидовыми роги и со златыми печатми ношаше. Дарий же порастас, сиреч встречю велику, сотвори, яко бы чюден послу Александрову явился. И тако Александръ вниде и, листь вземъ, Дарию дал и рече к нему: «Государь мой Александръ, царь царемъ, тобе, царю перьскому Дарию, мною поручи радоватися. И листь прочетъ, скоро ко мне другий отпиши». Дарий же седяше на некоемъ месте высоком, около его лица ангельская сотворена бяху, емуже яко богу со свещами предстояху. Вся же полата от злата искусна сотворена бяше, столпи же златии и с камениемъ многоценнымъ украшени бяху, четыре камени у четырех углех тое полати бяше. Листь же Дарий приимъ, дивляшеся Александрову одеянию и клобуку, листь же велегласно повеле чести. Персянинъ же некто нача чести, еже умеяше македонскии слова. И листь же написа сице: «Александръ, царь над цари, сынъ Филиппа царя и царицы Алимпияды, всему свету царь вышняго Бога изволением. Помниши ли, Дарий, перский царю, егда дань отца моего от Македонии взимавшу и се умершу, мне же на престоле его младу сущу оставшу, понудим бысть ты своимъ нерадным злым обычаемъ мене от царства моего согнати, иного македоняном государя вместо мене сотворити и мене от очинные земли отгонити. Се же видив, Божие всевидное око, иже вся бываемая видитъ, всих сердец помышления знаетъ и мерами праведными меритъ, ныне тобе, а заутра мне, имиже судбами государь отечеству моему сотвори мя и царя всему свету. Ты млада мя суща повеле привести, азъ же в мужество приспевъ, самъ к тебе пришелъ есмь. Якоже ты всему моему государь хоте назватися, тако и аз днесь господинъ всему твоему назвася. Не тако азъ немилостивъ, якоже тебе мнетца быти; но поклони непреклонную свою гордыню и пад, поклонися мне, и дани мне дай, и буди государьствуя персидьцкою землею. Аще ли тебе неугодно явитца, ты персомъ государь еси[80] и сим радъ еси заклатися от македоньских мечей. Буди готовъ со всеми силами своими на бой въ 15 день на Синарьстей рецы,[81] со всеми моими стати имамъ». И сий листь Дарий прочетъ, ко властелемъ своимъ озревся и рече: «Надееши ли кто таковое подвиже и таковъ ярости от Македония изыти». Александръ пред нимъ стоя рече: «Не чюдно, аще македоняне всимъ светомъ обладают». Дарий же к нему рече: «За что?» И рече: «Вси бо суть единосерди, и мудрии, и любимии, и храбрии без конца суть, войско бо сии имеюще непоколебимо». Велможа же Дариев, ту стоя, рече ко Александру: «Почто тако к великому государю отвещеваеши?» Он же к нему рече: «Силнаго государя воленъ посолъ и веренъ слуга». И се рекъ, отступи. Дарий же к нему рече: «Буди у нас на вечери, дондеже листъ ко Александру отпишу».
Тако Дарий на вечере седе с своими велможи, Александра же на поклисарьскомъ месте посади прямо ему, и ясти поставиша; егда служити начаша, тогда Александръ чашу испивъ в недра скры. Тогда слуга Дарию возвести сие. Дарий же повеле другую налити. Александръ же и тую, выпив, в недра и скры. Един же от велможъ Дариевых ко Александру рече: «Не подобаетъ на царскомъ столе седящу тако творити». Он же к нему рече: «У государя моего, Александра царя, первую чашу и другую испивъ, всякий собе беретъ». Се же персы слышавше удивишася. Кандаркусь же некто, егоже Дарей в Македонию посылал бяше господствовати, с вечеря воставъ, к Дарию рече в таи: «Ведомо да есть тебе, царю Дарей, яко днесь бози всю волю твою свершиша». Он же рече: «Како?» Кандаркус же рече: «Сий посолъ македоньскии самъ Александръ есть, сынь Филипов». Дарий же, радости наполнився, к нему рече: «Аще сие истинна есть, то аз всему свету самодержецъ есми». И тако нача часто обращатися ко Александру тихимъ лицемъ, мне собе неверну быти, рече: «Всих глава глав не обещаетца на концы». «Аще есть сеи истина не будетъ, чести всее лишюсь у тебе и главу мою мечем отсеци». О сем же Кандаркусу глаголющю, Александръ же тако домыслися, яко преже ухвачения перстеня искаше в тоболе своемъ вольховалного, иже бе взялъ в Трои граде в Клеопатре, египецкой царицы, коли бо той перстен на руку полагаше, тогда невидимъ от всехъ бываше. В руку же его вземъ, на перстъ его не положи, хотя Дарие искусити малодушие. Дарий же безмерною радостию возвеселися и рече: «Прилична ми тя ко Александру, человече, глаголютъ быти». Александръ же к нему рече: «Поистинне, великий царю, истинну реклъ еси. Александръ же, — рече, — царь приличности ради любит мя велми. Приличен бо есми к нему, мнози бо мне Александра мняше». Тако Дарей в размышление впаде и не повеле его ухватити. Трапезу же ногою ринувъ, в ложницу отъиде со свещами, мысля, како его ухватити. Свещи же з Дариемъ отнесоша, Александръ же со властели в великом храме оста и ту стоящу ему во тме и совлече с себе многоценное одеяние и македоньскую коруну, перстен же волховный на перстъ возложи. И тако ко вратомъ града притек, и чашу златую из надръ вземъ, и дастъ сторожу, и рек: «Возми чашу сию и держи, Дарий бо царь посла мя стражу нарядити добро». И отвори ему врата. На другая же врата пришед, и другую чашу вземъ, сторожу дастъ, и рекъ: «Возми чашу сию и держи ю, Дарий бо царь послалъ мя еси воеводу призвати к себе, да стражу крепку утвердити». И тако отвориша ему. Скоро из града же изшед и на великаго коня всед, на Арсинорскую реку пред светом приспе, и сию реку измершу обрете, и на ону страну прееде целъ. Ту бо его ждаху воеводы Птоломей и с Антиохомъ и Филономъ и любимый Андигон. Александръ же исповеда имъ, яже ему в Персиде случися.
81