Александръ же от сна воставъ, в недоумение впаде и се изступлении ума бывъ, на постели своей седяше и плакашеся горко и ужасно видение помышляя. Сердце бо его обуряваемо бяше, якоже корабль некий в пучине морстей ветры и волнами обуреваемъ. В мысли впаде, ужасно видение помышляя, на перинницы сяде, плакашеся. Филонь же и Птоломей заутра приидоша и плачющася его обретоша и стемы златы из главъ своих свергоша, перстию главы своя посыпаша и приступиша ко Александру, плачющеся и глаголюще: «Почто, Александре, жалостию радость пременяеши, почто сеи скорби предалъ еси себе?» Александръ же к нимъ рече и видение имъ сказа, седя. Они же дивную речь слышавше и ужасошася много, утешити же его хотяше сладкими беседами и глаголаху: «Не тако, Александре, подобно есть ношнымъ мечтаниемъ умные отступити совести, сон бо такъ намъ мнитца быти: от многого спанья и от лиха пития главные омокрываемъ мозгъ, в немже живетъ царь совестемъ — ум; человеку велми спящу, от сонной влаги велми омокреваему мозгу, умерзитъ себе и многая невещественным своим окомъ позирает и видитъ оная, яже видел или слышалъ когда, техъ всехъ зритъ и теми действует. Сония видения, Александре, душевное бо зрение мнимо быти. Тело бо тленно яве зрит тленная сия видимая, душа же, нетленна сущи и невеществена и умна сущи, вся, елика восхощет и мыслитъ, сихъ зритъ, аще и далняя места есть и ближняя, свое бо есть бытие, идеже хощет; тако бо по подобию Божия образа создася. И приплетет бо сию к мертвенному телу, яко да имъ действует, оживляющи то, якоже огнь ветром распалаетца, или яко кузнецъ некий златый хитростию железными растворяя рукоделии, или якоже корабль некий волны морскии прескоча, не собою носимъ есть, но ветреннимъ дыханием. Тако бо тело душею окормляемо есть, тою бо стоится и водится и носится, якоже некая два юнца окормляюще рало, дондеже, иже составивый ся Богъ всихъ и промысленикъ распряжет. Душа бо поиметца, а тело оставится, душа бо к нему, яко невеществена, тело же к земли, яко вещественно и тленно. Аристотел же и учитель твой мудрый, Александре, в книгах своих пишет, глаголя, яко статися имут душа с нимиже согрешиша телесы тогда, егда порожение второе будет, егда мертвии от гроб востанутъ. И Соломон мудрый рече, праведных душа в руце Божии, глаголетъ, быти, грешных же душа в тартаре, в геоне мучитися имутъ, в долнейшихъ земли, глаголетъ, быти. Аристотел же мудрый и Платон великий, мира сего кончина, глаголютъ, быти тогда, егда довершится число от падшаго древа ангельскаго чина праведных человекъ душами. Сие же, Александре, и евреиский пророкъ Иеремея согласуетъ, глаголя, тако бо есть». И се слышав Александръ и подивися и в недоумении быв, глаголаше: «Слава тобе, чюдный, дивный, непостижимый, и неисписанный, и недоведомый, и неизследимый Боже, иже от небытия вся в бытие приведъ, и благорастворяя вся великимъ своимъ промысломъ. Како небеса сотвори единемъ словом, сии же видиния своего не премениша, ни обетшаша; како землю колику и ту ничимже утвердилъ есть, сия же плодовъ своихъ не измени, ни обычая; како морьския волны и воды многия, на единомъ стояще месте и всегда умножаемы бывающе, не изсякнутъ, ни от пределъ преидоша, ни волю измениша естествъ, но содержими силою и различными колеблемо ветры, устава своего не измениша, ни благораствореннаго дыхания; како солнычное сияние, толицыми сущими леты, теплости и светлости не измени; како лунный кругъ, овогда умножающеся, овогда оскудевающъ, на новину и ветшину устава своего не измени; или како телеса человеческая четырми сплетена стухиями, душу божествену в них всади, якоже некоего всадника на четырехъ равно текущих утверди точилех, дондеже равно 4 стоятся стухия, дотоле и тело человеческое непоколебимо стоит; егда ли от 4 техъ составъ едино или умножится или оскудеетъ, тогда растлится и от души распряжется тленное человеческое тело. Аще ли промыслом твоимъ, Боже, или врачевною хитростию паки 4 тыи соимутся колеса, иже суть составы, тогда паки душею здравьствует».