И ту Александръ Аристотеля, учителя своего, дарова, стему велику дасть ему, и одеяние многоценное Пора, индейскаго царя, 10 тысяч талантъ злата, 10 кулобъ великого бисера, и в Македонию его посла, повеле ему привести матер свою к себе, Алимпияду царицу, на стан великий к нему во Египетъ в Палестинской земли. Сам же ту с Роксаною царицею оста.
И ту Александру человекъ некто прииде и рече ему: «Царю Александре, преж еихъ малых дней, ловящу ми при краи реки на Тигре, сокровище велико изнаидоша злата; да аще хощеши, поиди и возми сие, много множество есть». Александръ же рече к нему: «Всяко злато въ Божиих руцех есть, да аще хотел бы Богъ, мне бы явилъ, но понеже тобе есть объявилъ, да поиди, возми сие». Он же ко Александру рече: «Елико требовах, от него взях, останок же возми ты, царю. Множество бо есть много, два дни и две нощи елико хотехъ и носих, ктомуже не требую». Александръ же подивися сему и, на конь вседъ, на место то поиде, множество же злата виде и рече: «Егда от Дариевых сокровищъ злато сие есть». И тако повеле всему войску взяти. И толико его множество бе, елико вси до воли взяша, Александру же сто кубловъ от него оста.
Сему же бывшу, и се Алимпияда царица, мати Александра царя, от Македонии прииде. Александръ же и вси цари и велможи нарядивъ и во всей силе и войско свое направи, кони поводныи великии под бисерными седлы и златыми учреди, и трубы гласовныи, и органи, и тимпаны псалтырныи, и мусикийскии хитрости по достоянию урядив, и колесницу велику со златом и бисеромъ и с камением украшену на стретение матери своей посла. И преж себе Роксану царицу посла, 1000 владыкъ посла с нею. Видевши же сие Алимпияда возрадовася велми и позирающи на ню, дивляшеся доброте ея и лепости, изрядному ея разуму; и сладко сию облобызающи и к сердцу своему прнгорнувши, рече: «Благодарю тя, Боже мой, яко далъ еси Александру подобну ему жену. Добре обрела тя есмь, сердце, и душе, и милый свете очию моею, вселюбезная дши моя Роксана». Роксана же к ней рече: «Добре пришла еси, и великая и светлая, всего света царица, государя моего мати, мне же госпоже, Алимпияда царица». И тако на колесницу вседоша и поехаша. По том же Александръ срете их в чюдной великой и дивной порастаси со всеми своими вои и велможи, вси же на великих конех и всякий велможа пред своимъ полкомъ в царской стеме и на златой колесницы направе ехаша. Александръ же еха у великой толши македонскаго стана на великом кони в финическом одеянии, на главе же его перская кучма стратокомиловым перьемъ, на кучме венецъ Клитоврии, амазинскои царицы. Егда же близу сташа, тогда царицы обе слезоша, сагове свияне по полю тому вергоша, и ту на них ставше, Александра дождаше. Александръ же от далеко с коня на землю ссяде и с велможами своими к матери прииде пешъ. Мати же его видевше, за горло его похвати и сладко целующи и рече: «Добре обрела тя, сыну и всего света господине, Александре царю». И се рекши, к станомъ поидоша. Бяше же видети ту дивный чюдный и красный станок. Егда же к стану приехаша, тогда полкове по достоянию разрядишася и рядомъ около их оба пол идяху. Вси же трубы псаловныи удариша, органы и прасковицы, различнии мусекийскии сверили; и не бе ту слышати и ни единаго гласа от трубнаго вопля и от коньскаго уристания. И тако в стань свой приидоша. Велможи же по достонию седоша. Александръ же седе на великомъ своемъ на златомъ престоле, о правую же страну седе его мати Алимпияда, о левую же страну седе Роксана, жена его; и ту веселящеся много. Александръ же начатъ ей сказывати боеве вси великии, иже сотвори з Дарием, царем перскимъ, и прочими восточными и западными цари. Сие же слышавши Алимпияда царица дивляшеся. И тако повелеваше трубамъ ударити, иже зовутца сирини намелии.[107] Такови же органы суть: 3000 писковъ имают, гласове же вси различни суть, дебели, и тонцы, и высоцы, и низцы, и тако жалостно слышати их и сладцы, яко всяки человеческий разумъ дивляшеся. И ту веселившеся много Александръ царь со Алимпиядою царицею, матерею своею, и с Роксаною царицею, с престола восташа, цари же в шатры разыдошася.
Во единый от дний повеле Александръ младымъ витязем торгатися; в другий же день из луковъ стреляти; во иные же дни некую игру играху, иже зоветца каруха,[108] дивна же есть и чюдна зело.
Тогда ко Александру приступиста два витязи македонина, иже Александръ велми любяше, от млада их бяше сохранилъ; брата же присная бяху, матер же в Македонии имяху, за многая лета сию не видели бяху. Она же имъ часто поручеваше и писаше многа, яко приидуть к ней в Македонию видети их. Они же любви Александровы отторгнутися не могуще, во мнозехъ летех к матери своей не приидоша. Мати же их, твердую веру ко Александру видевши, яко отторгнутися от его любви не имають, дивно чюдно и диво достойно сотвори и повести велицеи. Отравный ядъ со ухищрениемъ у глакизме примеси, иже наричется рефне, и то сотворивши, и сыномъ своимъ посла и листь писа к нимъ: «Сладкима сынома моима и милыма красныма двема, Левкудушу и Врионушу, любимая ваша мати Менерва, вамъ пишу радоватися. Весте добре, сынове мои, яко се 20 летъ лица вашего не видехъ, ни вы мене узрите; многожды бо к вамъ писах, желающи вас видети, вы же всегда поручаетеся, глаголюще, яко: “От любве Александровы отторгнутися не можемъ”. Да ведомо вамъ буди, сынове мои, яко всяка слава и богатество во своих почтено есть и сладко, в чюжих же вамъ сущим, ни во что же злато бо ваше... мертво лежитъ. Да клятвою заклинаю васъ, во млеко, еже воскормихъ васъ, яко приидете и видите мя. Аще ли Александръ вась не пустит, гликизмо вамъ рефно дахъ, и Александру вкусити дайте, егда бо от него вкусит, в той час вас отпустит». Левкодушь же и Врионушъ листь матери своея прочетше, Левкодушъ же матери своей зазревь и посмеяся, Врионуша же зелие то вземъ и сохрани. Левкодушъ же к нему рече: «Заверзи сие, не иматъ ни единыя ползы в немъ». Бяше бо Левкодушъ конюшей бояринъ у Александра царя, Врионуш же чашу подаваше Александру царю. Врионуш же лукавое на сердцы своемъ держаше, просил бо бяше у Александра Македонскаго царство многажды, Македонии; Александръ же к нему рече: «Всю вселенную разделити имамъ, Македонии же никому не дамъ, до живота бо имамъ владети ею самъ, по смерти же моей да владети будет, кому Богъ дастъ Александров нарокъ... и крепка десница, и острый мечь». О семъ Врионушъ на Александра злобу имый, зелие оно хоте Александру подати. Возре же на красоту лица его, паки не восхоте, и держа сие 6 летъ, не могий Александра отравити, не даваше ему брат его Левкодушъ, но караше его, глаголя: «Бойся Бога, о человече, не убивай мужа дивна и чюдна, егоже мудрости еллини подивишася, егоже храбрости перси и индеяне почюдишася, от негоже потрясеся вся подсолнычная земля, восточная и западная и южная и северная, егоже убояшася вси морстии отоцы. Аще бо сего погубиши, брате, то вес светъ смертию смести его хощеши и самъ зле умрети имаеши». И хотяше Левкодушъ Александру сказати сие, но Александръ бы ему не веровалъ, понеже Врионуша любяше зело. Птоломею же воеводе сказати хотяше, но размысливъ рече: «Аще брата моего убиютъ, и мене с нимъ убиютъ». И Врионуша часто караше. Он же сего не послушаше, добре бо рече: «В неразумное сердце терние внидет, и вскоре не изыдет».
108