И неминуемо происходит то, что и должно было произойти: гимназиста, а потом студента Карташева берет в плен пошлость жизни. Он даже и на свою мать привыкает смотреть «как на подготовительную для себя школу по части надувания более опытных своих учителей». А в итоге он оказывается в той «многочисленной партии» людей, которые «ничего не читали, ничем не интересовались, ни о чем не помышляли, кроме ближайших интересов дня. Они ходили в гимназию, лениво учили уроки и в свободное от занятий время скучали и томились».
Праздным, ленивым шалопаем остается он и в институте. «Корабль без якоря. Работа без устоев. Кучка возится, строит, а пришла волна мрака, и… и все к черту, колесо белки. Нет фундамента образования достаточного, чтобы противостоять напору этой волны» — так передает один из друзей Карташева драму их жизни.
Безыдейность делает. Карташева пошлым обывателем, по-мещански эгоистичным. Правда, став инженером, он отдается с увлечением проектированию и строительству железных дорог, проявляя при этом и сочувствие к честным труженикам, и открытую неприязнь к нечистоплотным дельцам. Конечно же, Гарин-Михайловский рассказал в «Инженерах» о многих эпизодах из своей собственной жизни, связанной с его любимой профессией. К ней он и вернулся, когда крестьяне подожгли его имение, почти разорив владельца. В то же время образ инженера Артемия Николаевича Карташева особенно далек от автобиографичности.
После кратковременного увлечения народничеством Гарин- Михайловский убеждается в несостоятельности его доктрин и возлагает надежды на марксистское учение о путях и средствах преобразования жизни. Он участвует в организации первой в России марксистской газеты «Самарский вестник», сближается с революционерами. В 1901 году Гарин-Михайловский вместе с Горьким, Маминым-Сибиряком и другими писателями ставит свою подпись под протестом против избиения полицией студенческой демонстрации. Еще теснее его связь с революционным движением в годы первой русской революции. «Вся моя логика и все мои симпатии принадлежат социал-демократическому движению», — заявляет он в одной из своих статей. «Я думаю, — писал о нем Горький, хорошо его знавший, — что он считал себя марксистом, потому что был инженером. Его привлекала активность учения Маркса… Марксов план реорганизации мира восхищал его своей широтой, будущее он представлял себе как грандиозную коллективную работу, исполняемую всей массой человечества, освобожденного от крепких пут классовой государственности».
В другом, можно сказать, прямо противоположном направлении развивается его литературный герой — Карташев. Он приезжает со своего участка железной дороги в Петербург женихом богатой невесты, дочери бывшего посланника. Попав в кружок влиятельных и преуспевающих воротил, он завидует сделанной ими карьере. У него не вызывает никакого протеста наставление, какое дает ему одна из дам этого кружка: «Лучше быть таким, как Гартвинг, и вы, кажется, такой же: не задумываться и брать, что дает жизнь. И все будут вас любить, и вам будет легко, и с вами будет легко». В Карташеве во весь голос заговорили сословные предрассудки. Мальчику Теме могло казаться естественным, что его семью обслуживает дворня, что прислуга обращается к нему, восьмилетнему мальчику, на Вы, что бонна, которую он оскорбил, не смеет назвать его «глупым мальчиком»: он — сын генерала. Но Карташев остался верен на всю жизнь и такому завету отца-генерала: «Если ты когда-нибудь пойдешь против царя, я прокляну тебя из гроба…» И Артемий Карташев не стал человеком гражданского долга и высокого патриотического сознания, в чем он и сам признается в одной из финальных сцен.
Гарин-Михайловский, рассказывает Горький, умер «на ходу»: выступил на заседании с горячей речью, вышел в соседнюю комнату, прилег на диван — «и паралич сердца оборвал жизнь этого талантливого, неистощимо бодрого человека». Последняя повесть тетралогии «Инженеры» осталась не дописанной. Но Горький, подготавливая ее к печати, имел все основания завершить тетралогию такой сценой.
Карташев вернулся в Петербург вместе с Маней, своей сестрой. Маня доверительно сообщает брату, что она решила порвать с прежней жизнью, с семьей и вступить в партию народовольцев для революционной борьбы с царем и всем самодержавным режимом: «Она стояла чистая и светлая перед ним. Помимо его воли все существо его проникалось уважением к ней, каким-то особым уважением к существу высшему, чем он, способному на то, о чем он и подумать не мог бы. Через нее и ко всей ее партии было то же бессознательное чувство».