— Раз, — отсчитывает Колька, — два, три, четыре…
Бьет крепко. Морщится Ленька, язык прикусил от боли.
— Пять, шесть…
Крепится Ленька, а слезы сами из глаз выступают.
— Семь, восемь, девять, десять.
Только ударил Колька десятый раз, как смотрит — мчится сверху Ленькина сестра, рыжая Катька, кричит:
— Ушли бельгийцы, ушли с завода!
— Как — ушли?!
— А вот так и ушли!
Поднялись ребята из овражка, смотрят — и правда уходят бельгийцы. Впереди пять человек. За ними еще пять. Следом и остальные. Пересчитали ребята: все тут — двадцать один человек.
Ленька с кулаками на Кольку:
— Говорил я, говорил! Подставляй лоб.
— С какой же это стати, — стал возражать Колька. — Может, они снова вернутся.
Тут за Леньку вступились ребята:
— Не вернутся они. Не вернутся. Увидели, что наших нет, вот и ушли.
— Подставляй лоб! — опять потребовал Ленька.
Смирился Колька, подставил…
Возвращались мальчишки домой с распухшими лбами. В поселке встретили отцов.
— Кто же это тебя? — спросил Колькин отец у сына.
— Ну и ну, — подивился Ленькин отец.
— Это из-за бельгийцев, — вылезла рыжая Катька.
— Как — из-за бельгийцев?
Рассказала девчонка, в чем дело.
Рассмеялись рабочие.
— Говорите, не наших кровей. Вот и неверно. Кровь-то у нас пролетарская. Дело-то общее.
Пообещал отец к маю Николке новую рубаху купить.
Соберутся, бывало, вечером мать, отец и Николкина сестра, Клава, заведут разговор о рубахе.
— Лучше белую, с пояском, навыпуск, — скажет Клава.
— Не настираешься. Надо темную, синюю, — заявит мать.
— Зачем же синюю, — возражает отец. — Мы ему купим красную, яркую, в маковый цвет.
Замирает сердце у Николки, глаза разгораются.
— Так какую тебе рубаху? — спрашивает отец.
— Мне бы с карманом, красную.
Расхвастался Николка про рубаху дружкам и приятелям. Стали и ребята спорить, какую ему рубаху купить.
— Пусть лучше матроску, — заявляет Зойка Носкова.
— С вышитым воротом выбирай, — советует Пашка Солдатов.
— Ш пуговкой, ш пуговкой на груди, — шепелявит Кузя Водичкин.
Бегает Николка среди заводских бараков, кого ни увидит — про рубаху рассказывает.
Повстречал рабочего Степана Широкого:
— А мне рубаху новую купят!
— Да ну?!
— Ей-ей!
Увидел слесаря Тихона Громова:
— А мне отец к маю рубаху обещал!
— Ты смотри! Добрый, выходит, отец.
— Добрый, — смеется Николка.
Встретил старика токаря Кашкина:
— Мне на май папка рубаху купит!
— Скажи на милость!
— Новую. С карманом. С пуговкой на груди. В маковый цвет, — хвастает мальчик.
Через несколько дней во всем поселке не было человека, который бы не знал про рубаху.
Уехал Николкин отец по делам в город Иваново.
— Ну, Николка, — прощаясь, сказал отец, — слушайся мать. Будет тебе рубаха.
Уехал отец и не вернулся. Случилась беда. Задержали в Иванове Николкиного отца жандармы, арестовали.
Опустело, изменилось в доме у Николки.
— Мам, мам, — пристает Николка. — А чего же папка не едет?
Прижмет к себе мать Николку, молчит.
Расплачется Николка.
— Тихо, тихо, — успокаивает братишку Клава. — Папка скоро вернется. Папка нас не забудет.
Незадолго до Первого мая рабочие устроили сходку. Заговорили о празднике, о рабочей выручке и солидарности. Были здесь и старик Кашкин, и слесарь Тихон Громов, и Степан Широков, и другие рабочие. Вспомнили товарищи о Николкином отце, вспомнили и о том, что пообещал отец к маю рубаху сыну.
— Купим ему рубаху, — решили рабочие.
Наступило Первое мая. Проснулся Николка и не поверил своим глазам: рядом на стуле — рубаха. Новая. С карманом. С пуговкой на груди. В маковый цвет.
— Папка, папка приехал! — закричал Николка.
Подошла мать. Не знает, что и сказать.
— Нет, не приехал папка, — ответила. — Не скоро приедет.
Смотрит Николка на мать: откуда тогда рубаха?
— Знаю, знаю! — закричал. — Папка прислал!
Мать глянула на сына. Думает, рассказать или нет про рубаху? Мал Николка. Глуп. Где ему понять про рабочую солидарность. Решила смолчать.
Надел Николка новую рубаху, помчался на улицу, кого ни увидит — хвастает.
Повстречал рабочего парня Степана Широкого:
— А мне папка рубаху прислал!
— Да ну?! — удивился парень.
— Прислал, прислал. Не забыл! — закричал Николка и помчался дальше.
Увидел слесаря Тихона Громова:
— А мне папка рубаху прислал!
— Ты смотри, — улыбается Громов. — Добрый, выходит, отец, вспомнил.
— Добрый, добрый! — смеется Николка. — Добрый!
Догнал старика токаря Кашкина:
— А мне папка рубаху прислал!
— Скажи-ка на милость, — говорит Кашкин. — И правда. Ну и рубаха!
— Новая, новая, — не умолкает Николка. — И про карман не забыл, и про пуговку, и про маковый цвет.
Прижал к себе Кашкин Николку, гладит по голове, а у самого на глазах слезы.
Поднял Николка голову:
— А ты чего плачешь?
— Это я так, — засмущался старик. — Беги. Играй. Май нынче… Рабочий праздник.
Весна в этот год задержалась. Река набухла. Но лед не тронулся. Река взломала лед в ночь под Первое мая.
С утра на набережной собрался народ.
Одна за одной шли по реке огромные льдины, скрежетали, кружились, становились ребром и, поднимаясь тысячами брызг, снова ложились на воду.
Стоят люди — любуются.
Здесь же, у самой реки, нес свое дежурство и урядник Охапкин. Видит урядник, что собралось много народу, думает: «Ой, как бы беды не вышло. Первое мая. Как бы мастеровые чего не устроили».
Только подумал, как вдруг из-за поворота реки выплывает огромная льдина. Смотрит Охапкин и не верит своим глазам: на льдине красное знамя!
Повалил народ к самому берегу.
— Ура! — раздалось за спиной у Охапкина. — Да здравствует Первое мая!
Урядник растерялся. Схватил свисток. То в сторону толпы свистнет, то повернется и свистнет в сторону льдины.
Смеется народ. Стоит. Не расходится.
— Осади! Осади! Не толпись! — надрывает глотку Охапкин.
А льдина тем временем подплывает все ближе и ближе. Словно нарочно, направляется к самому берегу. Трепещется по ветру красное знамя.
Заметался урядник из стороны в сторону, что придумать, не знает. Остановился, набрал в грудь побольше воздуху и снова давай свистеть.
Свистит, а льдина уже и вовсе приблизилась к берегу, задержалась рядом с Охапкиным, стоит, упрямая, дразнится.
Разгорячился урядник, думает: «А что, если прыгнуть на льдину, содрать знамя, и делу конец?»
— Прыгай! — кто-то выкрикнул из толпы.
Охапкин и прыгнул. Прыгнул, а льдина словно только этого и дожидалась. Раз — и от берега.
— Караул! — завопил урядник. — Спасите!
Мечется Охапкин по льдине, забыл про свисток и про знамя, фуражка сползла на затылок, машет руками, молит о помощи. Только кому же охота ради урядника лезть в студеную воду?
— Поклон Каспийскому морю! — кричат ему.
— Счастливого плавания!
— С майским приветом!
Ударилась льдина о льдину, не удержался урядник, бухнулся в воду.
— Спаси-и-те! — еще раз крикнул Охапкин и камнем пошел ко дну.
Отделилась от толпы группа молодых парней. Бросились в воду. Вытащили перепуганного Охапкина на берег.
Стоит урядник, побелел, посинел, трясется, под общий смех крестится.
А льдина тем временем отплыла к середине реки, развернулась и пошла себе вниз по течению. Затрепетало, заиграло в весеннем воздухе красное знамя.
— Да здравствует Первое мая! — раздается над берегом.
Май встречали вместе, сразу тремя заводами.
Двинулись рабочие с Нагорной, с Литейной, с Маршевой и других улиц плотными колоннами в центр города.