— Но ведь это ужасно! Как испортились люди! Бедняга Докоупил, такой хороший человек…
— Вот-вот, такие дела, пани Кубиштова… Но мне пора. Спасибо за соль, завтра верну… Спокойной ночи! Хоть бы ночью нам дали покой! Ночные налеты хуже всего… Так спокойной вам ночи!
— Спокойной ночи, пани Зелена, спокойной ночи!.. Несчастные люди, так мне жаль Докоупиловых! — сказала мама, вернувшись.
Лойзик, который с таким удовольствием уплетал хлеб, услышав рассказ пани Зелены о Докоупиловых, сразу потерял аппетит. Горло у него свело так, что он не мог проглотить даже разжеванный кусок. Его обуяли страх и тоска. А когда он вдруг нащупал в кармане звонок от будильника, вся кровь бросилась в голову… Разве он мог представить себе, что такое могло случиться из-за будильника? Ведь тогда казалось все очень просто: взяли будильник, сделали звонки для самокатов и поехали… А теперь… Если бы мама или папа, когда вернется, вдруг узнали, что это он, Лойзик, вор, или вдруг догадалась бы пани Зелена… Вот разнесет новость!.. Что будет? Что будет?! У Лойзика на лбу выступил пот и закружилась голова.
В комнате наступила тишина, невыносимая тишина… Мама на кухне готовила ужин, и Лойзик пошел к ней. Мама подбросила угля в плиту. Огонь осветил ее лицо… Из глаз капали слезы, и мама ладонью вытирала их. Конечно, она боялась за отца…
— Мама, — сказал Лойзик каким-то придушенным голосом, — я пойду встречу папу.
— Сейчас? На дворе уже ночь, и вы можете разойтись в темноте… — Мама отвернулась и вытерла глаза фартуком.
«Пожалуй, я еще успею добежать до леса и как-нибудь вернуть будильник Докоупиловым!..» — подумал Лойзик. Он глянул в окно и увидел, что на улице совсем темно. Нет, об этом нечего и думать… В лес он побежит утром. Только чтобы с паном Докоупилом ничего не случилось! Как Лойзик потом сможет глядеть людям в глаза? У Лойзика мороз пробежал по коже, когда он вспомнил, что Докоупила могли арестовать и посадить в Кауницово общежитие, а потом… Какой был ужас, когда два года назад гремели выстрелы в этом общежитии… Каждый залп означал конец жизни нескольких ни в чем не повинных людей… Папа каждый вечер возвращался с работы мрачным, ходил по комнате из угла в угол и, сжав кулаки, грозил ими в пространство.
— Подождите, вы за это заплатите! — говорил он. — Такое не может остаться безнаказанным. Не может того быть, чтобы эти подонки выиграли войну. Нет, ни за что!
Уже тогда Лойзик прекрасно понимал, что отец грозит кулаками немцам.
А когда отца не было дома, мама говорила Лойзику:
— Смотри никому не говори, что папа сердится… Если кто-нибудь донесет и немцы узнают, они убьют папу…
«А теперь, — казнил себя Лойзик, — я сам такое натворил! Вдруг пана Докоупила аре…» Лойзику страшно было даже закончить мысленно это слово. На лбу его снова выступил холодный пот.
От страшных мыслей оторвала Лойзика мама. Она велела затемнить окна. Лойзик принес из передней рамки, на которые была натянута черная бумага, вставил рамки в окна, а потом зажег свет.
«Господи, как бы улизнуть из дома? — подумал Лойзик. — Не могу я маме в глаза смотреть… Мама все вздыхает, а папа не идет и не идет…»
— Мама, я схожу на Каменомлынскую улицу, к Крупичкам. Папа говорил, что пан Крупичка теперь работает с ним за одним станком, он уж будет знать, почему папа не идет. Или пани Крупичкова что-нибудь узнала… Я мигом, туда и обратно…
— В такой темноте? А ты не боишься?
— Нет, не боюсь, а может, и папу встречу, а если не встречу, то через полчаса вернусь.
— Сперва поешь, ужин готов.
— Нет, я не голодный, честное слово, не хочу. Я подожду, поем вместе с папой…
— Ведь ты был очень голодный, а съел всего кусочек хлеба?
— Правда, я сейчас совсем не хочу есть. Я мигом вернусь, вот увидишь…
Мама погладила Лойзика по голове, Лойзик весь дрожал.
— Ты что трясешься, парень? — испугалась мама и посмотрела ему в глаза. — Может, у тебя жар? Ты красный как рак…
— Нет, мама, я совершенно здоров, честное слово, — бормотал Лойзик.
Мама замолчала, посмотрела куда-то поверх Лойзиковой головы, снова погладила его и как бы про себя сказала:
— Это от страха за отца, оттого, что он все не идет и не идет… Может, сейчас вернется, может, ничего с ним не случилось…
— Мамочка, пожалуйста, пусти меня, я побегу на Каменомлынскую…
— Ну, беги, только возьми фонарик.
Лойзик ждал этого, как спасения. Он опрометью выбежал на темную улицу, и тут ему сразу стало легче. Останься он еще на минуту в одной комнате с мамой, он не выдержал бы… На улице Лойзик расплакался. Он припустился со всех ног и был рад темноте.