После того как Джеймс снял у Артура швы, мы вместе поехали на метро в «Корри», позволив Артуру заниматься… всем, чем он занимался в мое отсутствие.
— Думаю, он почти все время смотрит телек, — сказал я.
— Неужели он совсем не читает? — спросил Джеймс.
— Однажды он попросил меня купить комиксы из «Военной иллюстрированной серии», но я просто не смог заставить себя обратиться с подобной просьбой в наши местные газетные киоски.
— То, что неудобно покупать «Аполло»[52], «Татлер»[53] и «Джи-Кью»[54], я еще могу понять — но, по-моему, киоскеры привыкают к самому необычному сочетанию вкусов. Им приходится терпеливо наблюдать, как дети судорожно листают «Мен Оунли» и «Пентхаус»[55] и в конце концов покупают «Бино»[56] и журнал для поклонников группы «Бакс Физ». К примеру, на днях я видел, как один субъект купил «Спенкин Таймс» и «Яхтсмен-любитель».
— Не так уж это и странно… ведь спенкер — это какая-то веревка или что-то в этом роде, да?
— Кажется, парус — как в последней строчке одного лимерика: «привести к ветру топсель и спенкер».
Отъехав на несколько ярдов от станции «Куинзуэй», поезд резко остановился.
— Смог бы ты когда-нибудь взять веревку и хорошенько кого-нибудь выпороть? — спросил Джеймс в воцарившейся неловкой тишине.
— Только не всерьез. Время от времени я задаю трепку нашему юному другу, но…
На самом-то деле, напившись однажды ночью и вспомнив тот вечер, когда ко мне клеился польский рабочий, который уговорил меня отхлестать его по заднице толстым кожаным ремнем, я заставил Артура встать на колени и свеситься с угла кровати и несколько раз ударил его своим старым тканым форменным ремнем, сохранившимся со школьных времен. Я знал, что он позволил бы мне продолжить, но, хотя и пришел в возбуждение, прекратил порку.
— Я просто не понимаю, какой в этом смысл, — посетовал Джеймс. — Неужели Артуру это нравится?
— По-моему, он отнюдь не против. У него ведь при этом встает и всё такое прочее.
Поезд тронулся, и человек, сидевший по другую сторону от Джеймса, обеспокоенно поднял голову. Мы с Джеймсом по старой памяти частенько принимались хвастливо обсуждать извращения, чем занимались еще в Оксфорде, когда фланировали под ручку по Корнмаркет-стрит среди простых людей (как мы до известной степени иронически их называли) и громко отпускали насмешливые замечания по адресу приглянувшихся нам парней из города: «Вон в того я по уши втрескался», «Я невысокого мнения о твоем, дорогой», «Только посмотри на эту попку!». Джеймс сотворил себе кумира в лице грузного чернокожего юнца с золотым передним зубом и чудовищным висячим членом.
— Каков он на самом деле? — спросил Джеймс, когда поезд сбавил скорость перед станцией «Ланкастер-Гейт» и шум сделался прерывистым. — Человек-то он хороший?
— По-моему, даже очень хороший. — Меня страшно угнетала необходимость умалчивать о подоплеке столь странной ситуации и о том, почему Артур, лишенный инициативы, заделался затворником. — Во всяком случае, очень хорош в постели.
Мы оба поняли, сколь глупо прозвучало это уточнение.
— А что происходит, когда вы бываете в обществе? Полагаю, вы уже достаточно надоели друг другу, чтобы возникло желание сходить в паб, в кино или куда-нибудь еще.
Мне очень хотелось обо всем рассказать, ведь я ему полностью доверял. Однако долг перед Артуром, навязанный мне всем моим образом жизни, стал для меня и кодексом, и кодом, то есть не только непреложным законом чести, но и неразрешимой загадкой. Я лишь пожал плечами.