В «Корри» вообще доказано, что улыбки приносят пользу. Когда я пришел туда впервые, мне улыбнулся грузный мужчина с приятными манерами. Будучи еще неопытным студентом, я немного нервничал, то ли страшась, то ли стремясь увидеть проявления жестокого мужского начала и возведенного в принцип порока. Но Билл Хокинз, один из столпов тамошнего общества (как я узнал впоследствии), человек лет сорока, с широким поясом над скрывающим половые признаки животом штангиста-тяжеловеса, просто по-товарищески встретил новичка.
— Привет, Уилл, — сказал он мне теперь, когда я вошел в раздевалку. Только что вернувшись с чудовищно тяжелой тренировки, он все еще кряхтел и таращил глаза.
— Здорово, Билл, — ответил я. — Как поживаешь?
Этот привычный обмен приветствиями казался нам в какой-то мере шутливым: мы были тезками, но, изменяя всего одну букву, добивались абсолютного несходства имен.
— Что-то давненько тебя не было видно, — сказал он.
— Да так, дела, дела, — намекнул я.
— Рад слышать, Уилл, — ответил он, петляя следом за мной между рядами шкафчиков.
Я нашел один свободный, швырнул туда свою сумку и начал раздеваться. Билл стоял рядом — раскрасневшийся добродушный толстяк со все еще мокрыми от пота головой и плечами. Крупные черты его квадратного лица хранили тень былой красоты. Он сел на скамейку, намереваясь начать вежливый разговор и заодно посмотреть, как я раздеваюсь. Это было типично для его поведения, осторожного, но не похотливого: придерживаясь старомодных нравственных идеалов мужского сообщества, он восхищался мужчинами, но при этом всегда уважал их как братьев. Я знал, что он не задаст ни одного нескромного вопроса.
— Этот мальчик, Фил, делает успехи, — сказал он. — Развитие идет полным ходом. Говорит, слегка подрастерял форму после небольшого перерыва в тренировках, но по-моему, он только за последнюю неделю на пару сантиметров подрос.
Я знал, что Билл слегка неравнодушен к Филу. Он неизменно был рядом и давал советы, когда тот занимался на тренажерах, а поскольку Фил питал неподдельный интерес к собственному телу, Биллу не составляло труда привлечь его внимание к серьезному анализу методики и результатов тренировок. И все же с Филом, этим застенчивым коренастым пареньком, было нелегко иметь дело: я заметил, что по-отечески ободряющая Биллова болтовня в переполненной душевой вызывает у него некоторое раздражение.
— Фил, наверно, славный малый, — предположил я, — но он склонен к полноте. Ему придется всю жизнь упорно трудиться.
Я снял футболку, и Билл покачал головой.
— Тебе тоже не мешало бы трудиться побольше, — сказал он, глубоко вздохнув. — У тебя все задатки прекрасного спортсмена.
Я, так сказать, скромно потупил взор и посмотрел на свой тощий торс, на гладкую плоскую грудь, на тонкий бикфордов шнур волос, тянущийся вниз, к брючному ремню.
Чтобы попасть из раздевалки в плавательный бассейн, надо спуститься по винтовой лестнице. Бассейн — самое глубокое подземное сооружение клуба «Корри». Его высокий кессонированный потолок поддерживает пол расположенного наверху спортзала. Коринфские колонны по углам представляют собой аллюзию на древний Рим, и складывается такое впечатление, что вот-вот появятся подпоясанные полотенцами фигуры Чарльтона Хестона и Тони Кертиса, увлеченно плетущих нити очередного заговора в сенате. Но вместо них по узкому мозаичному бортику бассейна ходит кругами скучающий спасатель в резиновых шлепанцах. Бассейн наполнен почти до краев, и при малейшем волнении вода расплескивается, придавая блеск неровному полу, на котором остаются холодные лужицы. Думаю, в какой-нибудь инструкции сказано, сколько кругов в час должен проходить спасатель, ибо свою бдительность он сочетает с отдыхом на местах для зрителей и чтением книжки. После довольно длительной передышки он вновь несколько минут торопливо семенит вокруг бассейна, словно стремясь выполнить свою норму. При мне — а по слухам, и до меня — его услуги еще ни разу никому не понадобились.
Тусклое освещение этой величественной подземной купальни не гармонирует с ее декором. Судя по старым фотографиям, первое время поверхность воды сверкала ослепительными огнями многоламповых неоклассических люстр, а стоявшие по углам светильники с плафонами в форме раковин бросали яркий желтоватый свет вверх, на претенциозные лепные украшения потолка. Еще недавно в фойе наверху можно было купить открытку, выпущенную вскоре после войны: на снимке запечатлены белые молодые люди в чудовищных, не вполне пристойных дедовских купальных подштанниках из непрорезиненной ткани, готовые прыгнуть в воду, и переполненные дорожки, где виднеются головы тех, кто уже нырнул. Надпись на обороте гласит: «Коринфский клуб, Лондон: бассейн для плавания (25 ярдов). Основан в 1864 году; данное прекрасное здание, где расположены гимнастический зал, комнаты для собраний и отдыха, а также 200 спален для молодых людей, построено в 1935 году». (Джеймс сразу понял, что эту надпись следует читать хорошо поставленным, бодрым голосом диктора старой кинохроники.) Однако в недавнем прошлом, когда вдруг нашлись деньги на покупку нескольких банок коричневой лаковой краски и заделывание некоторых из тех трещин, что образовались из-за незначительного постепенного оседания и смещения грунта, освещение бассейна было переоборудовано. Целомудренную яркость первоначального замысла сэра Фрэнка сменил наводящий на грешные мысли полумрак: бледные пятна света, контрастирующие с окружающими тенями. Теперь небольшие слабые лампы узкого направленного света, утопленные в потолке, как это делается в кинотеатрах, освещают лишь бортики бассейна, отчего фигуры людей, лениво купающихся или переводящих дух в обоих его концах, предстают в виде силуэтов, делаясь похожими на негров. Сами же негры в бассейне становятся почти невидимыми: из-за темно-синего кафеля, некогда радовавшего глаз, теперь на глубине больше нескольких футов ничего не разглядишь даже в защитных очках. В нарушение всех традиций здесь и в помине нет яркой белизны, характерной для большинства плавательных бассейнов, и пловцы, не подозревающие о присутствии друг друга, то скрываются из виду, то вновь появляются в воде, встречаясь время от времени в рассеянных лучах мягкого света.