Впрочем, если отвлечься от чисто профессиональных интересов, то в реальности были не один, не два, а целых три человека, заинтересованных в поисках преступника. Первым был Скрепкин. Но он и сам ещё не полностью осознал свои чувства. А это были не просто суррогатные фантазии об очень или не очень кровавом сведении счетов, а холодное и прагматичное желание найти и убить виновного. Вторым, по соображениям далёким от юриспруденции, был Назыров, который был заинтересован в расследовании только потому, что положил глаз на Настю и хотел иметь легальную причину продолжать с ней отношения. И было очевидно, что торопиться в поисках он не собирался. Третье лицо также присутствовало на похоронах. Оно затесалось в ряды официантов и поэтому ускользнуло от внимания Игната. И этому лицу ох как хотелось встретиться с убийцей.
Утомительная процедура проводов человека в последний путь тем временем подходила к концу. Потихоньку и с плохо скрываемым облегчением провожающие начали расходиться. Игнат, отойдя в сторону, продолжал наблюдать, сосредоточив взгляд на Скрепкине и Насте. К его удивлению, Владик лишь на минуту подошёл к девушке и Вэвэ и, перекинувшись несколькими фразами, их оставил. Будто бы они посторонние и он даже не работал с ними. Выполнил, как принято, свой долг, сказал знакомым что-то приличествующее случаю, и всё. Потом Скрепкин подошёл к матери Колибри и что-то долго эмоционально и искренне ей говорил. Было заметно, что его слова явно дошли до безучастной в горе женщины, и она несколько раз ему благодарно кивнула.
Назыров полагал, что сотрудники библиотеки уйдут вместе, но этого не произошло. Скрепкин, на прощание, махнув рукой и не предложив дамам их подвезти, укатил куда-то по своим делам. Это вовсе не огорчило Игната. Во-первых, безразличное отношение друг к другу Владика и Насти убедительно свидетельствовало о том, что между ними ничего внеслужебного нет, а, следовательно, отпадал мотив ревности Скрепкина к Колибри из-за девушки. А во-вторых, что для сыщика было гораздо важнее, Назыров мог теперь вызваться подвезти Настю, правда, получив в нагрузку и Вэвэ.
И, наверное, из-за наличия последней поездка получилась мрачнее, чем могла бы быть. Валентина Викторовна была насуплена и вместо благодарности за халявную подвозку с нескрываемой недоброжелательностью поглядывала на Игната, хотя тот, сажая их в «тачку», без сомнения проявил чистой воды жест доброй воли. Усталая же Вэвэ, которая, отстояв на похоронах, успокоилась и посчитала, что выполнила свой долг перед покойным, по правде говоря, попросту не любили ментов ни татарского, ни монгольского, ни русского происхождения. Она им не доверяла, хотя никакого собственного опыта общения с ними у неё не было. Зато сколько она о них всякого слышала… И в машине, подавляя всех своей физической (весом) и административной (всё-таки заведующая) значимостью, за всех говорила в основном она, нудно и без причины настаивая на том, чтобы Назыров ни в коем случае не вёз женщин домой, а высадил у ближайшего метро. Эти словоизлияния по мере удаления от кладбища повторялись в одинаковых выражениях практически у каждой станции, благо в Москве их сейчас навалом. Но Назыров стойко терпел. Даже сделал крюк, чтобы отвести далеко живущую Вэвэ первой. А Настя в основном помалкивала, сжавшись, как мышонок, в уголке сиденья машины. Впрочем, гибель Колибри хотя и сильно её огорчила, но смертельной раны не нанесла. В связи, с чем она испытывала беспричинные, но болезненные приступы угрызений совести. И думала о том, что когда-нибудь тоже умрёт, и никому, кроме самых близких родственников, до этого никакого дела не будет.