Скрепкин и Вэвэ, конечно, сделали кислые лица, когда он пришёл записываться, но всё же вякнуть, что тот не из их района не рискнули. А Владик почему-то вспомнил книжку Гашека и его знаменитого солдата Швейка. Там была история про то, как тот торговал собаками. И фигурировал некий тайный агент полиции Бретшнейдер, который, пытаясь уличить Швейка в измене Австро-Венгерской империи, завёл с ним близкое знакомство и для этого регулярно покупал у него псов. Они же, оголодав, его и сожрали. Примерно такую аналогию Скрепкин видел и во внезапно возникшей у мента тяге к чтению. Единственное, что книги не могли сделать с Назыровым — это его съесть. И Вэвэ с Владиком, не сговариваясь, сожалели, что у тех нет зубов. Но Игнат по этому поводу и в ус не дул. Убийство Колибри, хочешь не хочешь, ему надо было разруливать, а ведь и по другим делам работы хватало. Однако начальство, слава богу, по этому эпизоду особенно не дёргало, и предложенная Игнатом идея «внедрения» в библиотеку и разработки связей покойного была сочтена разумным, хотя с точки зрения затраты времени небесспорным шагом.
Если смотреть правде в глаза, освобождение Скрепкина из СИЗО сильно подпортило планы «убойного» отдела. Побудь тот хотя бы ещё чуть-чуть в камере среди правильных пацанов, глядишь, и написал бы чистосердечное признание, теперь же его повторное задержание без новых улик стало бы полным обломом. А этих улик как раз и не было.
Надо отдать должное, сыщики добросовестно провели следственную работу. Опросили соседей, отработали ближайшие связи убитого, но ничего путного не нашли. Многое можно было списать и на простое невезение. Впрочем, оно почти всегда сопровождает любое следствие. Например, видеокамера при входе в подъезд престижного дома убитого, как назло, была неисправна. И это была не случайная, единичная поломка. В последние месяцы неисправности возникали с завидной регулярностью. Конечно, их быстро устраняли, жильцы получали порцию формальных извинений, но днём раньше, днём позже, а история повторялась снова. И они (жильцы) уже собрались обращаться в свою управляющую контору с просьбой поменять организацию, занимающуюся видеокамерами. Им было неведомо, что нечто подобное происходило в элитных домах, офисах, магазинах, находящихся по соседству. Да и откуда же им было знать, что их район стал ареной конкурентной борьбы двух компаний, устанавливающих и обслуживающих видеонаблюдение, «Аквилона А» и «High-Tech Security». И сыщикам приходилось надеяться только на сведения дотошной, всевидящей и всезнающей консьержки, которая вне зависимости от того, работала или нет камера слежения, вела свою сверхнадёжную, прошедшую закалку сталинскими временами бухгалтерию. Но она поклялась ментам, что никто из посторонних во время убийства в подъезд не заходил. Более того, продемонстрировала тетрадь, в которой были аккуратно зарегистрированы по времени, номеру квартиры и по фамилии входящие в дом, но не живущие в нём лица.
Одна беда, следствие не знало, что таких тетрадей у неё две. Одна, так сказать, для парадного, а другая для чёрного входа. Но показывать милиции вторую она не собиралась. И всё это потому, что её внук отбывал наказание в Мордовии за квартирную кражу, которую, как она считала, не совершал. А, кроме того, этот «чёрный» кондуит мог пригодиться ей самой. Как пригодились в одной известной истории ордера на конфискованную мебель архивисту Коробейникову. Люди-то в доме Скрепкина жили небедные, и ходили к ним такие же. А не все, понимаете ли, хотят, чтобы знали, что к ним кто-то приходил. Или, наоборот, они к кому-то. Мужья там всякие или жёны. Вот ушлая дама и имела, то в виде «добровольных» пожертвований, то вследствие ненавязчивого шантажа, за участие в пакте о нераспространении информации вполне весомый «чёрный» нал. Но всё-таки всех, чтобы те потом не могли отрицать факты, регистрировала в отдельной тетрадке. А то, что от сокрытия информации могли пострадать интересы следствия, ей было по барабану. И сыщики не имели ни малейшего понятия, куда копать.
А следователь Безруков вообще не особенно волновался. Проще говоря, не брал себе в голову. Убитого парня ему, в общем-то, было жалко, но он не видел в связи с этим причины сажать, ради «галочки», производящего безобидное впечатление Скрепкина. В конце концов, одним «висяком» больше, одним меньше, один хрен.
Но сам главный подозреваемый не собирался успокаиваться. Впрочем, и на помощь следствия он тоже не надеялся. Слава богу, что его самого хотя бы отпустили. Правда, его дилетантские, повторяющие работу сыщиков попытки выяснить что-то у соседей тоже ни к чему не привели. Он рассчитывал, что с ним они, может быть, будут откровеннее, но ошибался. Соседи или ничего не знали, или не хотели говорить. Они были обеспеченными людьми и охраняли, как зверьё, только самих себя и только свою территорию. А кто, кого и зачем где-то там, пусть даже по соседству, зарезал, их не волновало. Не хватало ещё и показания давать. Не повезло ему и с консьержкой. И хотя ей нравился этот интеллигентный Владик, и она сожалела о гибели Жени, впутывать в дело о варварском убийстве двух милейших и без сомнения законопослушных граждан, заходивших в подъезд во время преступления, не собиралась. Мужчину она видела и раньше, а женщину в первый раз, но подозревать их в том, что они могли кого-то убить…