– Звучит шикарно, – сказала Брайти Марии.
– Да ну! – сказал Боб.
– Это он скромничает. Шикарно, я знаю. Жена, небось, очень довольна, что ей так повезло.
– У меня нет жены, – сказал Боб.
Теперь уж Брайти поглядела на Боба.
– Почему?
– Не знаю. Нет, и все. Но когда-то была.
– И что, одной хватило?
– Похоже, да.
– Так вы что, вдовец?
– Нет, разведен, – сказал Боб.
– И когда ж вам дарована была ваша свобода?
Боб посчитал в уме.
– Сорок пять лет назад.
Брайти присвистнула, но свист у нее не вышел, скорей пыхтенье.
– Брайти пять раз была замужем, – сообщила Мария.
– Что вы на это скажете? – поинтересовалась Брайти у Боба.
– Скажу, что для замужеств это немало, – ответил Боб.
– Мне по сердцу людные вечеринки, вот в чем финт, – сказала Брайти. – И потом, что ни говори, а свадьба все лучше, чем похороны. – Она отошла к разномастным банкеткам, стоявшим в ряд вдоль стены, села, откинув голову до упора, и закрыла глаза.
– Брайти! – сказала Мария Бобу.
Боб заметил, что Чирп не сидит больше за столом, а стоит, заняла пост рядом с входной дверью, глядя на нее так, будто и не глядит вовсе. Боб известил Марию об этой диспозиции Чирп, та вздохнула и повела его в дальний угол Большой комнаты, где женщина с хмурым лицом, сидевшая за раскладным карточным столиком, трудилась над пазлом в тысячу кусочков. На голове у нее была жесткая, грязноватая поросль с сединой, а на носу – очки для чтения поверх обычных очков.
– Это Джилл, – сказала Мария. – Джилл приходит к нам на день. Джилл, познакомьтесь с Бобом, он наш новый друг, а я через минутку вернусь.
Она пошла забрать Чирп от входной двери, а Джилл в упор посмотрела на Боба, который сказал:
– Привет.
Она не ответила. Тогда Боб поинтересовался, как у нее дела, и она подняла руки тем жестом, каким хирурги держат их после того, как отскребли перед операцией, каждый палец отдельно и друг от дружки на расстоянии.
– Я не чувствую больших пальцев, – сказала она.
– Как это? – спросил Боб.
Она потрясла головой.
– Проснулась посреди ночи с ощущением, что в комнате кто-то есть. “Эй! – сказала я, – эй!” А потом поняла про пальцы.
– Что вы перестали их чувствовать.
– Да, и тогда, и сейчас. – Она опустила руки на колени. – Как вы думаете, что это значит?
– Не знаю, – сказал Боб. – А кто был тот, в комнате?
– Да никто. Может, тот, кто был, это было присутствие того нового, что неладно со мной? – Она склонила голову набок, обдумывая свою странную фразу. – Не подумайте, что хочу вас обидеть, но что-то вы не похожи на доктора.
– А я и не доктор.
Джилл отпрянула.
– А зачем же тогда выспрашиваете меня про здоровье?
Боб, не зная, что на это ответить, решил перевести разговор на головоломку:
– Что это будет, когда вы закончите?
Джилл взяла крышку от коробки и выставила ее напоказ рядом со своим мрачным лицом.
– Узнаете, что это?
– Сбор урожая, похоже.
Она кивнула, как бы признавая, что отчасти он прав, и поучительным тоном сказала:
– Это про осеннее чувство.
– Как это?
– Разве вы не знаете?
– Не уверен, что знаю.
– Осеннее чувство, – сказала Джилл, – это осознание того, что предстоят долгие сумерки. – И посмотрела многозначительно. На левой линзе ее очков для чтения еще держалась наклейка с надписью: “$ 3.99”.
Она снова взялась за пазл, выкапывая подходящие детальки, онемелые большие пальцы оттопырены под странным углом, средний и указательный пожелтели от табака.
Боб попрощался и, отправившись на поиски Марии, помедлил перед доской объявлений, увешанной извещениями, картинками и информационными материалами. Одна листовка из многих приковала его внимание: призыв помочь Центру. Мария, подойдя, обнаружила, что Боб записывает в свой блокнотик на спирали телефон Американской ассоциации волонтеров.
– Зачем это вам? – спросила она.
– Не знаю. Наверное, меня зацепило.
– Вы уже волонтерствовали когда-нибудь?
– Нет.
Она жестом попросила Боба выйти с ней на крыльцо. Как только входная дверь с лязгом за ними захлопнулась, она сказала:
– Если я могу говорить с вами откровенно, то посоветую дважды подумать, прежде чем идти в волонтеры. Я говорю это и ради вас, и ради себя. Потому что волонтерская программа – не что иное как обуза для Центра. Я даже попросила Ассоциацию убрать нас из списка, потому что от каждого, кого нам присылали, было больше проблем, чем пользы. Каждый являлся, прямо-таки лучась сознанием своей добродетели, но ни один не продержался и месяца, потому что изнанка здешней ситуации жестче, чем со стороны можно себе это представить. Например, вас никогда не поблагодарят, но будут критиковать, приглядываться с пристрастием и оскорблять словесно. Мужчины и женщины здесь крайне чувствительны к своему статусу; один намек на благотворительность – и они вспыхнут, как порох, и, по чести, я не скажу, что ставлю им это в вину.