Глядя в окно, он видел, что Итан выпрямился в струнку на своем заднем сиденье и что-то втолковывает Конни так, словно отчитывает ее. Конни, пересевшая на место водителя, руки на руле, все еще в темных очках, равнодушно смотрела перед собой. Потом Боб увидел, как Итан, протянув руку, касается плеча Конни, а она, отпрянув и повернувшись лицом к Итану, отвечает ему резко и яростно. Выговорившись, она снова развернулась лицом вперед, а Итан, угрюмый и мрачный, откинулся на спинку сиденья. Больше они ни словом не обменялись. Несколько минут спустя, когда Боб с полным термосом возвращался к машине через парковку, они молчали, делая вид, что вообще не знакомы. Боб сел в машину, и, прежде чем он успел справиться, что случилось, Конни сказала:
– Итан хочет испортить нам день. Но мы ему этого не дадим, правда?
– Почему ты хочешь испортить нам день? – обратился Боб к Итану.
– Не знаю, – сказал тот.
– Заметь, он не спорит, что хочет испортить нам день, – встряла Конни.
– Я заметил, – сказал ей Боб и снова спросил Итана: – Так ты не будешь этого отрицать?
– Не буду, нет. Потому что я правда пытаюсь его испортить.
Он потянулся за термосом и, отвинтив крышку, полной мерой налил в нее кофе.
Конни поправила зеркало заднего вида.
– Что ж, – заявила она, – если он твердо намерен испортить нам день, то пусть тогда выметается из нашей машины и идет домой своим ходом, или пусть под встречную бросится, как угодно.
Боб, обернувшись к Итану, изобразил, что шокирован. Он хотел разрядить ситуацию, исправить то, что не так, но Итан, погруженный в свои горькие тайны, этого не заметил. Он глотнул кофе, обжегшись, поморщился, высунул язык, помахал перед ним рукой и закрыл рот.
– Знаешь что, Боб? Она права. Я прошу прощения. Я больше не буду. Все.
И действительно, к тому времени, как они добрались к началу тропы, он держался уже нормально, во всяком случае нормальней, чем раньше.
День выдался расчудесный: свежий, но не холодный, влажный, но без дождя, с ослепительно ярким солнцем, прорывавшимся сквозь просветы в ветвях, когда троица пешей тропой двинулась на обкатанный, ровный шум текучей воды. Итан шел впереди вприпрыжку, почти трусцой, Конни позади Итана, а Боб позади Конни. Время от времени Итан оглядывался на них, и физиономия его светилась восторженным, немудреным счастьем. Боб спрашивал себя, что за хворь донимала его раньше и как он смог так запросто ее отключить. Конни закатывала глаза, глядя на Итана, но хотелось улыбаться, на него глядя, и он снова начал ей нравиться.
Река была полноводной и бурной, и приходилось кричать, чтобы расслышать друг друга. Конни, сверившись с картой в туристическом справочнике, указала на север, вверх по течению. По ее словам, там был пешеходный мост, который выведет их на тропу на другом берегу реки. Но добравшись туда, где, как было обещано, располагался мост, они увидели, что он разрушен и почти полностью смыт, деревянного настила нет, а обрывки веревочных поручней волочатся хвостами, подскакивая над вздутой, стеклянистой стремниной. Поток тут было не пересечь, и они пошли дальше на север в надежде отыскать еще переправу.
Пройдя еще немного, они подошли к пихте, рухнувшей поперек реки так, что она всей длиной улеглась от берега к берегу. Ствол ее был довольно толст, чтобы выдержать вес любого из них, но лежал под крутым углом и порос слоем скользкого мха. Потолковав меж собою, они сочли, что, если действовать предприимчиво, пихта вполне сойдет за мост – но кому перейти его первым? Итан предложил эту честь Бобу; Боб возразил, что уступит право первопроходца Итану; Конни сказала, что пойдет она, и уж тут Итан и Боб оба рванули вперед, торопясь в победители. Боб, успев первым, вскарабкался на широкое корневище дерева и встал там, глядя вниз на жену и друга, а они смотрели вверх на него. Итан подбадривал Боба, дескать, дерзай дальше, а Конни схватилась за голову в страхе, что из этого выйдет.
Боб собрался с силами, огляделся. Наметил себе маршрут, побыстрее и безопасней; перевел дух, переборол волнение и двинул вперед, шаг за шагом, раскинув руки, подобно канатоходцу. Было еще ничего, пока по обе стороны пихты лежала земля, но когда берег кончился и Боб пошел над рекой, уверенности в нем поубавилось, глаз отвлекался на стремительно текущую воду. Согнувшись в полуприсед на скользком участке мха, Боб утратил опору, ступни его вырвались из-под него, он шлепнулся на спину и засвистел вниз по стволу с такой тошнотворной прытью, что не было даже мига мысленно выругаться и вскрикнуть.
К счастью, наполовину чудом, он не свалился в воду, а вылетел на дальний берег, дважды на лету кувыркнувшись, прежде чем застрять в плетении пихтовых лап. Конни и Итан, когда он встал на ноги и к ним повернулся, подпрыгивали, кричали и хлопали в ладоши, но он их совсем не слышал. Он помахал им, заметив, что ладонь кровит, сбита; кроме того, болела ушибленная спина. Но сломано ничего не было, он не был серьезно ранен. По следам несостоявшейся катастрофы его окатило радостным возбуждением, эйфорией.