– Ты что-то перестал есть, – отметил Боб.
– Да, – кивнул Итан.
– Тебе нужно поесть. Без еды нельзя.
– Хорошо.
Но когда к ним подошла Салли принять заказ, Итан попросил только кофе.
– Я не сплю. Не могу уснуть.
– Без сна тоже нельзя, – рассудительно сказал Боб.
Итан только застонал и с силой провел по лицу ладонями. Взвинченный на вид, даже сердитый, он потом, после долгого молчания, попросил:
– Расскажи что-нибудь.
Прозвучало это с оттенком обвинительным, удивившим Боба и даже смутившим; так, как будто Итан подозревает его в том, что Боб скрывает от него что-то жизненно важное. И, гадая, что Итану в самом-то деле нужно, Боб решил рассказать ему о двух детях, чей разговор он услышал в библиотеке тем утром: мальчик и девочка лет семи-восьми сидели бок о бок в детском уголке. Боб проходил мимо, когда мальчик утверждал, что событие, которое он только что описал, в самом деле случилось, тогда как девочка, очевидно, это оспаривала. Лицо мальчика было серьезным, голос искренним. “Но я клянусь, что оно так и было, – говорил он. – Богом клянусь, так и было”. И девочка, не оторвавшись от своей книги, голоса не повысив, сказала мальчику: “Не вмешивай в это Бога”.
Итан в ответ на анекдот расхохотался в голос, непритворно и жутковато; все, кто обедал там, вздрогнули, а Салли подошла и сказала:
– Черт возьми, Пэтти, может, ты нас всех рассмешишь или будешь ржать в одиночку?
– В одиночку, – отозвался Итан.
Он проводил Боба обратно в библиотеку; когда Боб помахал ему на прощание, Итан только смотрел на него. Совсем он что-то оголодал, подумал Боб.
– Пойди поешь, – сказал он, и Итан махнул рукой: да, сейчас.
Тем временем дома Конни вступила в третью фазу, еще одну фазу счастья, но эта отличалась от той, когда она смотрела в окно. Эта была богаче оттенками и больше похожа на полную сытость, совершеннейшую уверенность. Она больше не стряпала специально для Боба и не соблазняла его; она всего лишь заботливо его опекала, как будто он страдал от расстройства здоровья, несмертельного, но незавидного.
Эти дни и фазы стали для Боба подсказками, намеками и наводками. Сложившись, они сформировали ощущение опасности, и вернулся прежний страх перед тем, чтобы переступить порог, когда он утром уходил на работу, будто бы дом говорил ему: останься.
Как-то в среду, когда Итан, вопреки ожиданиям, на обед не явился, Боб вернулся домой из библиотеки пораньше. Не предупредил Конни об этом, а просто приехал, и все. Вкатив на подъездную дорожку, он увидел, что входная дверь в дом полуоткрыта, и встревожился, что бы это могло означать и почему это внушает страх.
По дорожке он прошел в дом, где стал обходить комнаты, неспешно и без лишнего шума. Он прислушивался, но прислушиваться было не к чему. Вступив в гостиную, он увидел, что дверь в задний двор открыта и что Конни сидит там, сидит на скамье очень прямо и молитвенно смотрит ввысь, словно говорит с Богом. Улыбки не наблюдалось, но поза ее и лицо выражали высшую радость, как у религиозного фанатика, исполнившегося святым духом.
Боб, подойдя, сел рядом. На запястье у Конни он заметил плотный красный шнурок, завязанный двойным бантом, она теребила его и гладила. Все еще глядя в сторону, она сказала: “Привет”. Она была накрашена и надушена. Наконец она повернулась взглянуть на Боба.
– Ты в порядке? – спросил он.
– Да.
– Ты какая-то странная.
– Да нет, – сказала она и уткнулась лицом в грудь Бобу. – У тебя сердце бьется так быстро. – Она отодвинулась, чтобы получше его рассмотреть, и на какое-то время снова стала собой прежней. В том, как она смотрела на него, озабоченно и в то же время дразняще, была вся Конни. – Что такое? – спросила она.
Ничего особенного, просто соскучился, сказал Боб и поцеловал ее, и она поцеловала его в ответ, но быстренько отстранилась. Поднялась и спросила, голоден ли Боб, и он сказал, что нет. Она сказала, что приготовит на ужин суп, и он сказал, что суп – то, что надо. Она заставила его встать и проводила в гостиную. Усадила на диван, сунула ему в руки книгу и принесла пиво в толстопузой коричневой бутылке.
Сама же вернулась на кухню, а Боб не читал и не пил пиво, а переводил в зримые образы звуки, которые издавала Конни: стук разделочной доски, когда ее кладут на столешницу; нож, вынутый из гнезда. Она принялась резать лук. Боб так ясно видел ее движения, как будто стоял с ней рядом.
– Что это за шнурок у тебя на запястье? – спросил он.