– Ты, должно быть, тот парень, который у нас ночует, мне говорили. – Боб это подтвердил, и отец Рори спросил его: – И куда ж ты собрался?
– Домой.
Мужчина посмотрел на свои наручные часы, а потом на Боба.
– Все в порядке. Я в порядке. До свиданья. Благодарю вас, – сказал ему Боб.
– Меня-то за что, – отозвался отец Рори и снова согнулся перед нутром холодильника. – Я ни при чем.
Это была в несколько миль прогулка сквозь теплую тихую ночь, и Боб почувствовал облегчение, освобождаясь от чувств, которые вызвало в нем пребывание в чужом доме. Он медленно шел сначала пригородными, а потом городскими кварталами. Прежде он никогда не гулял так поздно, и пустота ночи совсем не пугала, а казалась покойной и безопасной. Он не заблудился, но все-таки чуть поплутал; в общем, он знал, в каком направлении двигаться, чтобы добраться домой, и использовал мосты как ориентиры. Перейдя реку по мосту Моррисона, он пологим холмом поднялся к дому мятного цвета.
Было уже за полночь, когда Боб вошел в свой квартал. Только у них в доме горел свет, а на подъездной дорожке стоял новенький черный “паккард”, сверкавший в свете уличного фонаря. Боб услышал, как играет стереосистема; по лужайке он прокрался к кухонному окну и встал на цыпочки, чтобы заглянуть внутрь. Через коридор, ведущий из кухни, отчасти проглядывалась гостиная, и там была широкая спина мужчины без пиджака, рукава рубашки закатаны, а с плеч мужчины свисали руки матери, саму ее видно не было, но красными ногтями она вцеплялась в него, и они медленно танцевали. Когда музыка смолкла, тела настиг порыв страсти, они стиснулись, и Боб отвернулся и пошел от своего дома в парк, который располагался дальше по улице.
В парке никого не было, и Боб сел, а затем и прилег на скамейку, чтобы смотреть в небо, потому что не представлял, что ему еще сделать. То, что он сейчас чувствовал, было глубже и насыщенней, чем обыкновенная тошнота: его тошнило всем сердцем. Но неутомимые облака устроили ему неторопливый показ форм и настроений, таинственный, подсвеченный лунным светом; они убаюкали и отвлекли Боба, заморочили и нагнали сон. Когда он проснулся, было уже за семь утра, он встал, размялся и пошел назад к дому. На подъездной дорожке блестела лужица масла, но “паккард” уехал.
Войдя в дом, Боб застал мать на кухне, она стояла и глядела на раковину, заваленную грязными тарелками и кастрюльками. Воняло горелым маслом и пепельницами, в которых громоздились окурки, а мать Боба, истерзанная на вид, стягивала рукой кимоно у шеи. Услышав шаги Боба, она повернулась к нему, как манекен на вертушке. По глазам ее было ничего не понять; она хрипло сказала: “А, вот и мистер Популярность”. Не вызвало ее удивления ни то, что он вернулся так рано, ни то, что он вернулся сам по себе. Она лишь известила его, что ей нездоровится, что ей нужны отдых и тишина, и пошла вверх по лестнице, чтобы обрести то и другое.
Боб посидел недолго в кухонном закутке, глядя из окна, в которое со двора смотрел прошлой ночью, и твердо решил сбежать, взаправду сбежать, вот сию минуту, немедля. Он вышел из дома, спустился с холма и опять через реку направился к вокзалу, и из-под отворотов его синих джинсов выглядывала пижама.
Боб сам поразился тому, как легко оказалось сбежать. Он устроился в вагоне третьего класса, где нашлось свободное место, и через четверть часа поезд стронулся с места и отправился в путь.
Пяти минут не прошло, как они отъехали, а пейзаж стал уже неузнаваем: серые, плоские, каменистые поля с линиями электропередачи, а вдалеке холмы, поросшие лесом. Как раз к тем холмам поезд и шел, направляясь на запад, в Асторию, где в Тихий океан впадает река Колумбия. Заметив, что в хвостовой части вагона кондуктор приступил к проверке билетов, Боб поднялся и, двинувшись в противоположном направлении, через вагоны второго класса, вагон-ресторан и смотровые вагоны для туристов, дошел до первого класса. Там ему на глаза попалось купе, на дверной ручке которого висела табличка “занято”; но через щель в занавеске было видно, что в купе никого нет, и поэтому он вошел туда, плотно задернул занавеску, сел в угол и стал ждать.
Кондуктор прошел мимо, крича: “Билеты, приготовьте билеты, пожалуйста”, – и Боб немного отмяк, обрадованный, что остался один в своих шикарных апартаментах. Он рассматривал проплывающий мимо пейзаж, который становился все привлекательней: пологие зеленые холмы, тут беленые церковки в лощинах, там молочные фермы, силосные башни и автобусные остановки, похожие на сторожевые будки на перекрестках дорог.