Однако, что ему делать, он толком так и не уразумел.
– Просто пройдитесь туда и сюда, – сказала ему Мария. – Спросите кого-нибудь, как его зовут, сами представьтесь. Это как коктейльная вечеринка, но без коктейлей.
Она дружески подтолкнула его в сторону Большой комнаты, и он обошел длинный стол, приветственно махая каждому, кто попадался ему на глаза, в надежде получить приглашение задержаться. Но никто не выказывал намерения с ним заговорить, и он шел и шел себе дальше. В дальнем конце комнаты женщина по имени Джилл снова сидела за карточным столом, складывая очередной пазл.
Боб направлялся к ней поздороваться, когда в противоположном углу, перед настенным телевизором, заметил электронное инвалидное кресло, а в нем – того самого субъекта в здоровенном берете. Из двух сценариев этот показался Бобу поперспективней; он подошел и пододвинул стул. Субъект в берете наблюдал за теннисным матчем в мужском одиночном разряде; Боб воспользовался его увлеченностью, чтобы повнимательней разглядеть, и нашел его внешность воистину уродливой, без прикрас. Мясистая физиономия была испещрена чернильно-лиловыми пятнами, как у отравленных газом; широкий нос изрыт лопнувшими сосудами, в ямках и впадинах; ни бровей, ни ресниц, а белки глаз розовые до красноты. В совокупности все это складывалось в образ Гаргантюа, нездоровые привычки и гигантский аппетит которого десятки лет укороту не знали. Но при этом все-таки чувствовалась в нем некая одушевленность, говорившая о неуемной жизненной силе, некая мутантная разновидность веселости.
Какое-то время спустя к ним подошла, толкая тележку, медсестра с бейджиком “Нэнси” и золотым распятием на цепочке.
– Пора вам перекусить, мальчики, – сказала она.
В тележке лежали в четыре ряда округлые комочки, по десять в ряд, половина беловатая и шерстистая, половина темно-коричневая, похожая на миниатюрную модель мозга.
– И что это за штуки такие? – осведомился субъект в берете.
– Колобки. Эти с арахисовым маслом, а эти с изюмом.
– И что бы это могло быть?
– Колобки с арахисовым маслом – это арахисовое масло, скатанное в шарик и посыпанное кокосовой стружкой. Колобки с изюмом – это просто пюре из изюма.
– И кто же их сотворил?
– Я и сотворила.
– Могу я предположить, что при этом вы были в перчатках?
Медсестра Нэнси устало перевела взгляд на Боба, словно ища свидетеля, и оживилась, когда поняла, что раньше его не видела.
– Вы новенький? – спросила она.
– Да, здравствуйте, меня прислала Ассоциация волонтеров.
Оледенев лицом, она тут же откатила тележку подальше от Боба.
– Извините, но волонтерам полдник не полагается.
– Да все в порядке, – сказал ей Боб.
Этих ее колобков ему совсем не хотелось. Но она держалась настороже, как будто Боб мог ринуться и схватить какой-то из шариков, если она отвлечется. Субъект в большом берете напялил очки для чтения и, запрокинув голову, воззрился поверх тележки.
– В кладовой что, не хватает продуктов? – спросил он. – Потому что, по-моему, дерьмо это, а не перекус.
– В самом деле, дефицит есть. И если вы думаете, что это легко – поддерживать здоровую диету, имея то, что мне дают, то сделайте одолжение и подумайте еще раз. А кроме того, я, кажется, уже говорила, что я думаю о вашем выборе выражений, разве нет?
– Действительно, говорила, но, должно быть, у меня выветрилось из головы. – Он снял очки для чтения. – Это неопровержимый факт, Нэнси. Сколько мне можно?
– Сколько вы хотите?
– Сколько я могу взять?
– Можете два.
– По два и тех, и других?
Медсестра Нэнси оглянулась через плечо, сдержанно кивнула, и мужчина в большом берете взял с тележки четыре колобка и разложил их в ряд на своем широком предплечье. Медсестра укатила тележку, а мужчина расторопно умял шарики один за другим, глядя в пространство, жевал и глотал, жевал и глотал. Закончив, он перевел дух, смахнул крошки с ладони и протянул Бобу руку для пожатия.
– Лайнус Уэбстер.
Он спросил, как зовут, Боб сказал.
– Боб Космик? Вы что, в шоу-бизнесе?
Боб еще раз повторил свое имя, но Лайнус отвлекся на телевизор и замахал рукой, требуя тишины.
На корт вышел квартет теннисисток, и он, тыкая в пульт управления, стал увеличивать громкость, все больше и больше, куда больше, чем целесообразно или приемлемо. Игра началась. Пространство Центра наполнилось звуками, которые издавали девушки, теми всем телом прочувствованными свидетельствами физического напряжения, которые в любых других обстоятельствах были бы сочтены непристойными.