В день нового года Ездра принёс Тору на площадь перед Водяными воротами. Стоя на высоком деревянном помосте, он прочитал текст вслух «внятно, и присоединял толкование, и народ понимал прочитанное». При этом левиты[76], сведущие в Торе, ходили в толпе и дополняли это наставление[77]. Мы не знаем точно, какие законы были провозглашены в тот раз, но, какими бы они ни были, ясно, что народ никогда не слышал их прежде. Люди плакали, испуганные этими непривычными требованиями. «Не печальтесь!» — твердил Ездра. И тогда они «поняли слова, которые сказали им». Было время праздника Суккот, и Ездра объяснил закон, приказывающий евреям провести этот священный месяц в особых «кущах» (суккот) в память о тех сорока годах, которые их предки провели в скитаниях по пустыне[78]. Люди тотчас побежали на холмы собирать ветви оливы, мирта, сосны и пальмы, и беседки из ветвей появились по всему городу. Всюду царила праздничная атмосфера, и каждый вечер люди собирались слушать, как Ездра толкует закон Моисеев.
Ездра приступил к созданию духовной дисциплины, основанной на священном тексте. Отныне Тора была вознесена над всеми другими писаниями и впервые названа «законом Моисеевым». Но, если бы её просто читали как всякий другой текст, Тора могла бы показаться слишком трудной и сбивающей с толку. Её нужно было слушать в контексте ритуалов, отделяющих от обычной жизни и приводивших слушателей в особое состояние духа. Оттого что люди начали относиться к Торе по-новому, она и стала Священным Писанием.
Быть может, наиболее важной составляющей этой Торы с духовной точки зрения был сам Ездра[79]. Он был священником, «усердным писцом Торы Моисеевой» и хранителем традиции[80]. Но он также представлял новый тип священнослужителя: богослова, который «страстно желал вопрошать (ли-дрош) Тору, данную Яхве, устанавливать законы и уложения и учить им народ Израиля»[81]. Он предлагал нечто отличное от обычного наставления священника в обрядах и ритуалах. Библейский автор подчёркивает, что «была на нём рука Господня» — фраза, традиционно используемая для описания тяжести божественного вдохновения, снизошедшего на пророка[82]. До вавилонского пленения священники имели обыкновение «вопрошать» (ли-дрош) Яхве, бросая жребии, для чего использовались священные предметы, называемые Урим и Туммим[83]. Новый провидец был не гадателем, а богословом, способным истолковать священные писания. Практика мидраша (толкования, экзегезы) навсегда сохранит это чувство вопрошания[84]. Изучение Торы было не научной задачей, а духовным поиском.
И всё же чтению Ездры предшествовала угроза исключения из общины и захвата имущества. За чтением последовало более мрачное собрание на площади перед храмом, во время которого люди стояли, дрожа под зимним дождём, заливавшим город, и слушали, как Ездра приказывал им отпустить своих иноплемённых жён[85]. Отныне сынами Израиля признавались только члены Голы и те, кто соблюдал требования Торы, как официального свода законов Иудеи. Всегда существовала опасность, что увлечение Писанием может перейти в чрезмерную приверженность традициям, могущую вызывать разногласия и жестокость.
Чтение Ездры знаменует начало классического иудаизма, религии, связанной не только с получением и сохранением божественного откровения, но и с его постоянным толкованием[86]. Закон, прочтённый Ездрой, был абсолютно неизвестен людям, которые плакали от страха, слыша его впервые. Излагая текст, толкователь не воспроизводил оригинальную Тору, вручённую Моисею в далёком прошлом, но создавал нечто новое и неожиданное. Библейские писатели работали точно так же, радикальным образом перерабатывая тексты, доставшиеся им в наследство. Богоявление не произошло один раз на все времена; это был постоянно длящийся процесс, который не мог быть завершён: всегда оставались новые, неоткрытые учения.
76
Изначально колено Левитов выделилось, чтобы служить Яхве в его скинии в пустыне. (Числ. 1:48-53; 3:5-40). Но, возвратившись из плена, они стали священниками второго ранга, подчинёнными тем священникам, которые были прямыми потомками Аарона, брата Моисея.
79
Michael Fishbane, The Garments of Torah, Essays in Biblical Hermeneutics, Bloomington and Indianapolis, 1989, pp. 64-5; Gerald L. Bruns, «Midrash and Allegory; The Beginnings of Scriptural Interpretation», in Robert Alter and Frank Kermode (eds), The Literary Guide to the Bible, London, 1978, pp. 626-7.
84
Wilfred Cantwell Smith, What Is Scripture? A Comparative Approach, London, 1993, p. 290.