Впервые текст, созданный израэлитом, не просто фиксировал существующий порядок, но призывал к радикальным переменам. После того как свиток был прочитан вслух, Иосия в отчаянии порвал на себе одежды и немедленно приступил к действиям, буквально следуя новой Торе, данной Яхве. Он сжёг кощунственные изображения, установленные Манассией в храме, и, поскольку жители Иудеи всегда считали царские святилища северного царства незаконными, разрушил храмы в Бетхеле и в Самарии, убил жрецов сельских святилищ и осквернил их алтари[40].
Примечательно, что авторы Второзакония, первыми пришедшие к идее традиционности Священного Писания, ввели поражающее новизной законодательство, которое, если бы удалось его внедрить, изменило бы древнюю веру Израиля[41]. Дабы обеспечить чистоту обрядов, они предпринимали попытки централизовать культ[42], создать нерелигиозное судопроизводство, независимое от храма, и лишить царя его сакральной власти, заставив его подчиняться торе, как и всех остальных. На самом деле, создатели Второзакония изменили формулировки более ранних сводов законов, хроник и религиозных текстов так, чтобы они поддерживали их предложения. В какой-то мере Второзаконие с его мирской сферой интересов, централизацией государства и конституционной монархией читается как современный документ. В том, что касается социальной справедливости, эта книга была даже более страстной, чем проповедь пророка Амоса, а её теология — более рациональной, нежели древняя обрядовая мифология Иудеи[43]: Бога нельзя увидеть, и он не живёт в здании, построенном людьми[44]. Израэлиты владели своей землёй не потому, что Яхве пребывал на Сионе, а потому, что народ соблюдал его заповеди.
Реформаторы использовали Писание не для сохранения традиции, как это часто делается сегодня, а чтобы ввести радикальные перемены. Они также переписали историю Израиля, добавив новые материалы, помогавшие приспособить эпос «JE» к потребностям седьмого века до н. э., уделяя особенное внимание Моисею, который освободил евреев из-под ига Египта как раз тогда, когда Иосия надеялся добиться независимости от фараона. Кульминационным моментом Исхода теперь становилось не богоявление на горе Синай, но дар сефер тора, и скрижали, которые Яхве вручил Моисею, теперь содержали десять заповедей. Авторы книги Второзакония расширили повествование об Исходе, включив в него историю завоевания северных гор Иисусом Навином — как образец для отвоевания северных территорий царём Иосией[45]. Они также описали историю двух царств, Израиля и Иудеи, в книгах Царств, оспаривая тот факт, что цари из колена Давидова были единственными законными правителями всего Израиля. Их история завершалась правлением Иосии, нового Моисея, царя, ещё более великого, чем Давид[46].
Новая Тора понравилась далеко не всем. Пророк Иеремия, начавший своё служение как раз в это время, преклонялся перед Иосией и разделял многие цели реформаторов, но с оговорками, касающимися письменного предания. «Лживая трость книжников» могла ниспровергнуть традицию каким-нибудь трюком ловкого пера, и письменный текст мог способствовать возникновению поверхностного мышления, сосредоточенного на погоне за знанием, а не за мудростью[47]. Выдающийся учёный Хаим Соловейчик утверждает, что переход от устной традиции к письменным текстам может привести к ужесточению религии, поскольку письменный текст даёт читателю ложную уверенность в вопросах, которые, по существу, не могут быть выражены словами[48]. Религия Второзакония, несомненно, была жёсткой. Реформаторы изображают Моисея проповедующим политику жестокого подавления коренных жителей Ханаана: «Истребите все места, где народы, которыми вы овладеете, служили богам своим… И разрушьте жертвенники их, и сокрушите столбы их, и сожгите огнём рощи их, и разбейте истуканы богов их, и истребите имя их от места того»[49]. Они с одобрением описывают истребление жителей Гая Иисусом Навином, по своей жестокости достойное какого-нибудь ассирийского полководца:
43
R. E. Clements, God and Temple, Oxford, 1965, pp. 89-95; Sperling, The Original Torah, pp. 146-7.
48
Haym Soloveitchik. Rupture and Reconstruction: The Transformation of Contemporary Orthodoxy // Tradition, 1994. Vol. 28.