Происхождение — место и время появления (создания) артефакта.
Булла — печать, которой скреплялись официальные документы.
Черепки — обломки керамических изделий, которые обычно находят при археологических раскопках.
Чтобы выяснить, что произошло, нам приходится полагаться в основном на менее информативные материальные находки и степень разрушения. Такие находки, как фрагменты керамики и другие мелочи (бусины, изображения скарабея, шпильки, пряслица и т. д.), могут поведать нам о людях, живших в стенах города. Они также могут рассказать, существовал ли на этом месте город или деревня в определенный исторический период, были его жители бедны или богаты, каким богам они поклонялись. Но они не могут точно сообщить, с абсолютными датами по нашей системе летосчисления, когда произошли те или иные события или кто разрушил это поселение. Когда оно было разрушено — в 1600 или 1400 году до н. э.? Неизвестно. Кем оно было разрушено — египтянами, амореями или израильтянами? Неизвестно. Откуда нам знать, если нет письменных сведений, сообщающих об этом «черным по белому»? А что, если иноплеменные враги здесь ни при чем, что, если город разрушен в результате гражданской войны? А может, он был разрушен землетрясением, после которого все выжившие горожане решили оттуда уйти? Такого рода вопросы встают перед археологами, когда те находят следы разрушений. Они пытаются определить причину упадка, отраженного в раскопанном культурном слое, а также, если есть следующий слой, кем был отстроен данный населенный пункт — теми же людьми или другими, пришедшими на их место. Часто на эти вопросы нет простых ответов, а те ответы, которые находятся, едва ли можно считать окончательными. Часто наши ответы зависят от нашего личного толкования истории. Иногда же наши выводы определяются исключительно тем, что мы хотели бы считать правдой (и это относится к обеим сторонам дискуссии).
С учетом сказанного, я снова и снова подчеркиваю, что наше мировоззрение определяет то, какие вопросы мы задаем и какие ответы находим. Например, те реконструкции истории, которыми мы пользуемся, определяют наши выводы об историчности Библии. Я постоянно вспоминаю слова ван дер Веена: «Никто из нас не жил во времена Авраама, Моисея и Иисуса Навина. Никому из нас не выпала возможность побеседовать с их современниками и расспросить об этих людях. Никто из нас (включая Финкельштейна и Зилбермана!) не видел, какова была действительность того времени. Так что же мы будем делать — позволим Библии направлять наше понимание или станем измерять Библию неверными мерилами, основанными на множестве предубеждений?»2