Глубинно это связано также с различным восприятием времени, что уже отмечалось ранее. Для греков, как и для язычников вообще, время циклично, поэтому история является частью природы и обладает свойством возвращения, как возвращаются времена года. Согласно замечанию А.Ф. Лосева, «это необычайно сужало и ограничивало античную философию истории и навсегда оставило ее на ступени таких концепций, как вечное возвращение, периодические мировые пожары, душепереселение и душевоплощение»[13]. Библия впервые размыкает замкнутый круг повторяющегося языческого времени и открывает время осмысленное и направленное, идущее к конечной цели, т. е. собственно историческое время. При этом библейские авторы (особенно пророки и апокалиптики) видят в истории не только восходящее, но и нисходящее, деградирующее движение. Поэтому библейское время сложно, многослойно, многоассоциативно. Так, сопоставляя художественные особенности гомеровского эпоса и Библии (на примере эпизода с жертвоприношением Авраама в Книге Бытия; см. Быт 22), Э. Ауэрбах отмечает, что именно у библейских героев «больше глубины во времени, в судьбах и в сознании; хотя их обычно до конца занимает то или иное происходящее событие, но они никогда не предаются ему без остатка, так, чтобы забыть о том, что было с ними прежде и в других местах; их мысли и чувства многослойнее, запутаннее, переплетеннее…»[14]. Исследователь подчеркивает, что «еврейским писателям удалось показать единовременно существующие слои сознания, накладывающиеся один на другой, и выразить разгорающийся между ними конфликт», что основные герои Еврейской Библии «намного богаче внутренним развитием», «более нагружены историей своей жизни», «яснее очерчены как индивидуальности, чем гомеровские герои…»[15].
Таким образом, греческие культура и литература основаны на созерцании мира как статичной структуры, покоящейся в пространстве, еврейские — на осмыслении потока времени, мировой истории и вплетенной в нее собственной судьбы, подчиненной замыслу и воле Господа. Отсюда — преимущественная пластичность эллинской культуры и динамичность (нацеленность на передачу динамики духа) культуры древнееврейской. Если для эллинского искусства, в том числе и литературы, крайне важно понятие формы, то в Еврейской Библии, как отмечает немецкий исследователь Т. Боман, отсутствует термин, который соответствовал бы понятию «форма»[16]. Библейских авторов прежде всего волнует сущность предмета или явления, их смысл, а не пластическая форма. И если для Гомера (а вслед за ним — и для всей греческой литературы) характерен такой прием, как экфрасис — объективированное пластическое описание предмета, явления, человека, то в Библии, по замечанию В.В. Бычкова, «внешний вид неподвижных предметов как бы расчленяется во времени, наполняется динамикой и движением процесса их изготовления… (Автор говорит об описании, казалось бы, самых «статичных» предметов, составляющих убранство Скинии Завета в Книге Исхода. — Г.С.) Здесь не дается описание самого предмета, как находящегося перед взором писателя, но образ его постепенно возникает (специально строится) в воображении читателя»[17]. Исследователь подчеркивает, что «это специфическая черта библейского художественного мышления вообще»[18]. Подобный подход, безусловно, касается и образов людей в Библии, ведь, согласно наблюдению Э. Ауэрбаха, «Бог не только создал и избрал их, но и неотступно пересоздает их, Он гнетет их, подчиняя Своей воле, и, не разрушая самого существа, извлекает из них такие формы, каких ничем не предвещала их юность»[19]. Подобный подход объясняет также, почему древнееврейская культура уделяла внимание в первую очередь не архитектуре, скульптуре, живописи, но таким видам искусства, как поэзия, музыка, пение. В.В. Бычков справедливо замечает: «Пением и музыкой славил древний еврей Господа. Греки сооружали своим богам храмы и статуи»[20]. Более того, сама греческая поэзия (эпическая в особенности) была «скульптурной», пластичной, живописной, в то время как древнееврейская пыталась передать прежде всего движение духа — Божь его и человечьего.
13
Лосев, А.Ф. Очерки античного символизма и мифологии / А.Ф. Лосев. М., 1930. Т. 1. С. 201.
14
16
См.: