Глава третья.
Второзаконие: сладость и горечь
В жизни есть две трагедии. Первая — когда желания не исполняются. Вторая — когда они исполняются.
После краха коммунизма в 1989 году маленькие государства Восточной Европы и Центральной Азии внезапно вышли из–под огромной тени Советского Союза. Больше никто не распоряжался ими, никто не навязывал им свою политику. Отныне они могли сами решать, какой герб рисовать на флаге, как организовывать армию, как вести международные переговоры и улаживать пограничные конфликты, — словом, отныне они должны были сами править собой. Успех или провал каждого из этих народов зависел от того, какой вождь становился во главе страны.
Народ Чехословакии избрал Вацлава Гавела, драматурга, проведшего несколько лет в тюрьме в качестве политического заключенного. Хотя у Гавела не было опыта в политике, да и особого интереса к ней, он принял на себя огромную ответственность за создание новой, свободной страны. Чтобы не утратить связь с народом, он каждую неделю появлялся на телевидении и отвечал на вопросы в прямом эфире, объяснял, как будет работать новое правительство, представлял бюджет, обсуждал новые, не всегда последовательные законы, говорил о морали и ответственности. То проповедник, то народный вожак, то историк, то преподаватель, этот интеллигент и автор пьес вопреки всякой вероятности стал звездой телеэкрана. Его шоу пользовались наибольшей популярностью в стране. Благодаря личному обаянию и искусству красноречия Гавел провел чешский народ через болезненный разрыв со Словакией и подготовил своих сограждан к существованию в качестве самостоятельной нации. Он говорил, что чувствовал себя в роли отца, который пытается научить кучку невоспитанных детей «вести себя как взрослые».
Это очень напоминает ту ситуацию, с которой Моисей столкнулся к концу своей жизни. Он не собирался быть вождем народа, до сорока лет он пас овец. Но внезапно Господь призвал его и поручил ему вызволить евреев из–под власти могущественнейшей империи. Моисей справился с этим и продолжал управлять только что вкусившими свободу рабами четыре десятилетия, то поощряя их, то браня. Он руководил ими сорок лет в их незрелости и постепенном возрастании во время скитаний в пустыне. И вот к концу жизни Моисея его племя стоит у пределов Земли обетованной, собираясь превратиться в нацию.
У Моисея остался последний шанс, последняя возможность сохранить историческую память, избавиться от боли и обид, внушить людям надежду и стойкость, которые будут им совершенно необходимы, когда его не станет. Для своего народа Моисей был не только руководителем нового типа, как Вацлав Гавел. Он был отцом нации, как Симон Боливар, Нельсон Мандела, Махатма Ганди и Джордж Вашингтон.
«Если бы мы уподобили авторов Библии композиторам, то автора Второзакония можно было бы сравнить с Бахом, с его безусловной и всеобъемлющей верой», — сказал Джек Майлс.
Второзаконие завершает «Пятикнижие Моисеево». Это великий итог, первый запечатленный Библией развернутый монолог, это запись последней речи Моисея к сынам Израиля. Сорокалетний пастух–заика, боявшийся власти и помнивший о грозившей ему каре за совершенное в гневе убийство, он стал одним из гигантов мировой истории, одним из тех, чьи дела навеки меняют облик нашей планеты. Второзаконие — рассказ самого Моисея об этом потрясающем преобразовании.
Старик поплотнее натягивает плащ; он дрожит, хотя пустыня пышет жарой. Спутники помогают ему подняться на высокий обломок скалы. Перед ним вплоть до линии горизонта теснятся ряды сынов Израиля. Старик пережидает, пока смолкнут приветственные клики толпы. Взгляд его блуждает от одного лица к другому. Такие молодые, такие невинные. Никто из них ничего не помнит о славе Египта, этой легендарной страны пирамид, дворцов, колесниц. Эти дети пустыни знают лишь ее испытания: скорпионов и гадюк, слепящую жару и ночной холод, песчаную бурю, бесконечные поиски воды.
Никого из старшего поколения, за исключением двоих, уже нет в живых. Моисей вывел народ из Египта, но вскоре убедился: Египет внутри них. Теперь старик смотрит в лицо юным, полным энтузиазма потомкам. Тело народа сохранилось, но все клетки в нем обновились. Юнцы, дети, сущие младенцы. Чего бы он ни отдал за право самому перевести их через реку, на тот берег, в землю, о которой он мечтал все эти сорок лет. Старик вздыхает. Вздох его больше похож на стон. Он знает: этого не будет. Он умрет здесь, быть может, в этот самый день. Скоро дети, рожденные пустыней, останутся одни. Старик собрал их, чтобы проститься.
Толпа, словно пчелиный улей, гудит, распираемая волнением и энтузиазмом. Моисей не видел на лицах людей подобного восторга с тех пор, как родители этих юношей вышли из Египта, нагруженные золотом фараона. Как быстро улыбки увяли на тех лицах. Кто знает, как долго сохранятся они на лицах этих молодых людей? Дети слушали рассказы своих отцов, которые ворчали, жаловались и восставали против него. Сегодня последняя возможность выправить предание, опровергнуть обвинения, сообщить истинную историю не только этим юнцам, но и всем, кто придет на свет вслед за ними, всему их потомству.
Глаза Моисея, затянутые катарактой, цветом напоминают скисшее молоко. За восемьдесят лет жизни в пустыне глубокие морщины прорезали его лицо. Он почти утратил слух, голоса множества людей сливаются в единый, раздражающий гул. Иисус и Халев, его верные помощники, угомонили толпу и подали старику знак начинать. Они приказали вестникам повторять слова Моисея, выкрикивать их, чтобы каждый смог их разобрать. «Говори помедленней, — советуют они вождю, — не спеши». Но стоит ему заговорить, и голос изменяет ему, возвращается давно преодоленное заикание.
Моисей — самый старый человек, которого когда–либо доводилось видеть этим юным израильтянам, единственный старик среди них. Он почти вдвое старше Иисуса и Халева. Его снежно–белые волосы и развевающаяся борода превращают его в какую–то мифологическую фигуру. С самого рождения этих юношей Моисей присутствовал, руководил их жизнью. Они слушали рассказы о том, как он прошел мимо стражей в покои могущественного фараона, застав врасплох правителя, с которым некогда участвовал в детских играх. Казни египетские, когда–то внушавшие ужас, с годами стали казаться забавными: лягушки, скачущие по кухне, мухи и комары, жалящие солдат, нарывы, заставлявшие египетских волхвов кататься по песку в поисках облегчения. Вот что мог сделать волшебник Моисей!
Родители этой молодежи с тоской вспоминали пальмы и высокие дома, такие высокие, что и солнца за ними не было видно, улицы, запруженные колесницами и повозками с осликами и растянувшимися до горизонта караванами верблюдов. Эти же люди не хранят подобных воспоминаний, у них нет ничего, кроме надежды на новое начало, на создание государства, где они будут господами, а не рабами, кроме надежды на страну, не ведающую засухи, изобильную урожаями, на страну, которую они назовут своей родиной.
Жизнь Моисея выстроена вокруг единой темы: такова воля Господа. Сколько раз мать пересказывала ему чудесную историю его спасения в тот страшный год, когда фараон затеял истребление еврейских младенцев! «Бог спас тебя, Моисей, — вновь и вновь повторяла она. — Он для чего–то особенного предназначил тебя», — и она смеялась счастливым и гордым материнским смехом, вспоминая, что Бог устроил так, чтобы фараон платил ей жалование за воспитание ее собственного сына, а тот играл во дворце, получал лучшее по тем временам образование, сидел за столом с правителями империи.