«Как нянька, пекущаяся о детях, Бог вынужден «лепетать», говоря с нами», — сказал Жан Кальвин. Очень часто Бог прибегает в Ветхом Завете к лепету. Говоря со Своим народом на единственно понятном ему языке, Бог постепенно указывает народу нужное направление. Он становится на сторону угнетенных и обещает приход Страдающего Раба, Который искупит народ, не совершая насилие, а Сам сделавшись его жертвой. На какое–то время Бог допускает поведение, которого Сам не одобряет, — «ибо вы жестокосерды». Но постепенно, пусть и петляя, долгий исторический путь непременно выводит к Его Сыну, Иисусу, последнему откровению Бога, пришедшему в образе человека. Бог–человек уже не «лепечет» — Слово звучит громко и ясно.
Я бы хотел более подробно разобраться с этими вопросами. Но теперь не время. Сейчас я пишу не книгу ответов, а книгу вопросов, которые вызывает у меня Ветхий Завет — собрание текстов, столь же таинственных, ошеломляющих и вопреки всему имеющих столь же глубокий смысл, как и сама жизнь.
Один историк церкви отмечает, что в наше время либералы вновь открывают для себя Евангелие, пятидесятники — Деяния, а евангельские христиане — Послания. Нам бы, вероятно, стоило стремиться к экуменическому единству, чтобы заново открыть предшествующие Евангелию книги Библии. Как легко мы забываем, что поразительное утверждение Библии о Божественном источнике вдохновения — «Все Писание богодухновенно и полезно для научения, для обличения, для исправления, для наставления в праведности; да будет совершен Божий человек, ко всякому доброму делу приготовлен» (2 Тимофею 3:16–17) — относится к тому Писанию, которое существовало на момент создания Нового Завета, т.е. к Ветхому Завету.
Еще одно предостережение: иметь дело с Библией небезопасно. Мы обращаемся к ней с вопросами, но, читая ее, обнаруживаем, что эти вопросы обрушиваются на нас самих. Царь Давид увлекся рассказом, который придумал пророк Нафан. Давид вскочил, негодуя, на ноги, и тут обнаружил, что шипы притчи вонзились в его собственное сердце. Со мной это происходит всякий раз, когда я перечитываю Писание. Меня тычут носом в то, что я называю своей верой. Меня заставляют вновь и вновь испытывать ее. Слова Томаса Мертона («Открывая Библию») о Писании в целом можно применить и отдельно к Ветхому Завету:
«Словом, в Библии нет ничего успокоительного, разве что мы сумеем настолько привыкнуть к ней, что сами успокоимся… Не перестали ли мы вопрошать эту книгу и воспринимать ее вопросы? Не перестали ли мы бороться с ней? Если да, то наше чтение больше не имеет смысла.
Для большинства людей понимание Библии должно быть сопряжено с борьбой. Трудность заключается не только в том, чтобы подобрать истолкования — их можно найти и в комментарии, — но главным образом в том, чтобы как–то принять, пропустить через свою личность все поразительные противоречия и вопиющие безобразия, на которые мы наталкиваемся в Библии…
Не стоит уверять себя, что мы хорошо знаем Библию. Если мы научились не удивляться, если мы научились не видеть этих проблем — это свидетельствует только об обратном».
Я провел много времени, изучая Ветхий Завет, и должен честно признаться, что изумление мое только возрастало, а не убывало.
Глава первая.
Стоит ли чтение Ветхого Завета наших усилий?
Вера заключается не в цепляний за святыню, а в неустанном паломничестве сердца. Дерзновенный замысел, пылкие песнопения, отважные мысли, охватившие сердце, порыв, подчинивший разум, — все стремление к Любящему, Который звонит в наше сердце, словно в колокол.
Мой брат, учившийся в библейском колледже, в пору своей легкомысленной юности любил шокировать группы верующих, цитируя свои «любимые стихи». Дав время всем остальным произнести благочестивые высказывания из Притчей, Послания к Римлянам или к Ефесянам, он поднимался и с непроницаемо серьезным лицом быстро говорил такую строчку:
«К западу у притвора на дороге по четыре, а у самого притвора по два»
Его соученики глубокомысленно морщились, пытаясь понять, какое духовное сокровище находит он в этой строке. И вообще, на каком языке он говорит?
Если же брат был мрачен, он произносил другую строку:
«Дочь Вавилона!… Блажен, кто возьмет и разобьет младенцев твоих о камень!»
Озорничая, брат совершенно точно выделял две основные трудности, с которыми сталкивается читатель Ветхого Завета: одни стихи кажутся ему бессмысленными, другие — противоречащими современной этике. В силу этой и некоторых других причин Ветхий Завет, т.е. три четверти Писания, остается непрочитанным.
Христиане быстро забывают Ветхий Завет. В массовой культуре даже следы его практически отсутствуют. Смеха ради Джей Лино проверял аудиторию на знание Библии: «Назовите хотя бы одну из Десяти заповедей». Кто–то отважился: «Бог помогает тем, кто сам себе помогает». Раздался общий хохот. Но другие участники справились ничуть не лучше. Опросы показывают, что восемьдесят процентов американцев, согласно их собственному мнению, верят в Десять заповедей. Однако очень немногие способны перечислить хотя бы четыре. Половина взрослого населения Америки не знает, что книга Бытия — это первая книга Библии. Четырнадцать процентов считают, что Жанна д'Арк была женой Ноя[1].
Что еще удивительнее: профессор Уитон–колледжа Гэри Бердж обнаружил, что незнание Ветхого Завета распространено и в церковных кругах. В течение нескольких лет Бердж опрашивал абитуриентов своего колледжа, дающего фундаментальное евангельское образование, и убедился, что молодые люди, с детства посещавшие воскресную школу, смотревшие по телевизору мультики про библейских героев и прослушавшие бесчисленное множество проповедей, не знакомы с самыми главными фактами, содержащимися в Ветхом Завете.
Одну из причин этого невежества назвал Барри Тейлор, бывший рок–музыкант, а ныне священник. «В начале семидесятых один мой приятель принял христианство. Я решил, что он спятил, и принялся просматривать Библию в поисках аргументов для спора с ним. Даже ради собственного спасения я не смог бы понять, с какой стати Богу интересоваться надломленным крылом голубки, а тем более почему он приказал перебить сорок тысяч амаликитян, да и кто такие эти амаликитяне? К счастью, я все–таки продолжал читать, продираясь через эти трудные книги. И вот, когда я добрался до Нового Завета, я понял, что, кроме Иисуса, нет другого пути. Таким образом я тоже стал приверженцем Иисуса».
Я рад, что Барри Тейлор пришел к Иисусу. Но на этом пути он столкнулся с теми же трудностями. Почему Библия уделяет столько внимания храмам, священникам и правилам жертвоприношения — тем более, что все это давно утратило силу? Почему Бога так интересуют животные с дефектом — хромые ягнята и голубки со сломанными крыльями? Почему Он заботится о том, чтобы козленка не варили в молоке его матери, но при этом способен погубить целый народ — тех же амаликитян? Можем ли мы извлечь какой–то смысл из странностей Ветхого Завета и будет ли этот смысл применим к нашей нынешней жизни? Короче говоря, стоит ли Ветхий Завет тех усилий, которые мы затратим на его чтение и попытку понять его?
Я слышал от миссионеров, работающих в Африке и Афганистане, что эти народы с готовностью принимают Ветхий Завет, ибо места Ветхого Завета о тяжбах из–за земли, праве пользования водой, племенных распрях и родственных браках в точности соответствуют их современному укладу. Однако эти обычаи были уже далеки для мыслящего на греческий лад образованного человека, каким был апостол Павел. И уж тем более были они чужды горожанину или жителю предместья, скажем, во Флориде. Когда мы, жители развитых стран, беремся за Ветхий Завет и начинаем его читать, нас вполне может одолеть скука, смятение или даже возмущение изображенными здесь сценами насилия. Мы в состоянии представить себя рядом с Иисусом. Нам кажется, что мы понимаем апостола Павла. Но что сказать о варварах, живших тысячи лет назад на Ближнем Востоке?