Все тело его затрясло в ознобе, в голове мелькнула жуткая мысль: эта женщина по сути была живым мертвецом, жизнь ее поддерживалась искусственно кровью и жизненной энергией умерщвленных людей — множества мужчин и женщин.
Она улыбалась, но ее рыбьи глаза продолжали оставаться совершенно пустыми. Никакая улыбка не в состоянии была смягчить это холодное, хотя и прекрасное лицо.
— Мы, дригги, — стала рассказывать Мерла, — ведем жизнь суровую и бесконечно одинокую. Такую одинокую, что временами я задумываюсь: не является ли наша отчаянная борьба за существование совершенно бессмысленным, даже безумным занятием. В том, что мы такие, нет нашей вины. Беда пришла к нам во время межзвездного перелета, который совершался миллион лет тому назад. — Она помолчала некоторое время, не в силах совладать с отчаянием. — А может быть, это произошло в еще более отдаленные времена. Столь давно, что мы потеряли уже счет времени. Мы были среди нескольких сотен туристов, попавших в зону гравитационного воздействия звезды, впоследствии названной Солнцем дриггов. Ее излучение, безмерно опасное для человеческого организма, поразило всех нас. Было обнаружено, что только непрерывное вливание свежей крови и перезарядка жизненной энергией других человеческих существ — только это одно может спасти нас. Какое-то время мы получали все это в порядке благотворительности. Затем власти решили уничтожить всех нас как безнадежно, неизлечимых.
Все мы были тогда молоды, ужасно молоды; и все мы страшно любили жизнь, несколько сотен молодых людей, ожидавших исполнения приговора. Тогда у нас еще были друзья. Они помогли нам спастись бегством, и с тех пор мы отчаянно боремся за то, чтобы остаться в живых.
И все же он не мог испытывать сочувствия к ней, хотя она явно рассчитывала на такую ответную реакцию. Она нарисовала картину унылого, беспросветного существования внутри космических кораблей, где за стеклами иллюминаторов взору представала только никогда не прекращающаяся ночь, где вся жизнь была ограничена удовлетворением неутолимых, противоестественных потребностей их искалеченных гравитацией организмов, которые доводили до полного безумия рассудки дриггов, пораженных неизлечимым заболеванием, имя которому было — никогда не прекращающийся голод.
Но он слушал все это почти не испытывая никаких эмоций. Ибо женщина оставалась все такой же холодной; годы и дьявольская погоня за чужими жизнями отметили своей печатью ее душу, ее лицо, ее глаза.
Тело ее еще больше напряглось, когда она нависла над ним, наклоняясь все ближе и ближе к его лицу. Он уже ощущал ее медленное размеренное дыхание. И все же в глазах ее внезапно появился легкий намек на какой-то внутренний свет — все ее естество затрепетало, предвкушая удовлетворение своего вожделения. Когда она снова заговорила, то едва выдыхала слова:
— Я хочу поцеловать тебя, и нисколько не бойся меня. Я оставлю тебя живым, ты будешь жить еще много-много дней, но я должна почувствовать ответную реакцию, пассивность меня никак не устраивает. Ты холостяк, самое большее, лет тридцати. У тебя не больше чем у меня самой каких-либо ограничений морального свойства на сей счет. Единственное, что от тебя потребуется, — отдаться мне всем телом, отдаться добровольно.
Он не верил ушам своим. Лицо ее повисло всего лишь в каких-то шести дюймах над его лицом; и была такая свирепость едва уже сдерживаемого пыла в ней, что развязкой могла стать только смерть.
Ноздри ее расширялись с каждым вдохом, губы были поджаты, как будто она приготовилась целовать взасос, и они трепетали от столь необычного, неестественного желания, что было в этом что-то совершенно уже непристойное. Ни одна нормальная женщина, какою бы распущенной она ни была, пусть даже она и целовалась столь же часто, как приходилось это делать женщине-вампиру, — не могла бы испытывать подобное вожделение, если смерть возлюбленного должна была стать результатом ее поцелуев.
— Быстрее! — задыхаясь, уже выкрикнула она в нетерпении. — Отдайся мне, отдайся!
Ли едва способен был слышать. Тот, другой разум, что притаился в его мозгу, вдруг рванул его тело. Он услышал свой голос:
— Я тебе верю, верю. Я не в силах противостоять желанию. Целуй меня, целуй сколько угодно, целуй безумно. Я выдержу все…
Сверкнула вспышка, ощущение мучительного ожога пронизало каждый нерв его тела.
Первая волна мучительной боли сменилась целой серией менее интенсивных болевых ощущений, как будто крохотные иголки втыкались в тысячи различных мест его плоти. Со страшным звоном в ушах, корчась в своих путах, не веря, что он еще жив, Ли осмелился открыть глаза.