— Этого свидетеля зовут Модиунн. Он — обезьяна из Африки, и четверо обвиняемых провели его нелегально на борт корабля. Они обвиняются в измене, призыве к мятежу, иными словами, они совершили уголовное преступление, которое карается смертью.
Когда он произносил эти слова, он обращался к присяжным. Потом он повернулся к защитнику и сказал:
— Что может сказать свидетель в оправдание их низкого преступления?
Защитник сказал, не поднимаясь:
— Свидетель согласен, что все ваши утверждения — правда. Продолжайте судебное разбирательство.
— Я возражаю, — прорычал Модьун. Его тело пылало с головы до ног. Он понял, что дрожит.
— Возражение отклоняется, — сказал судья вежливым тоном. — За свидетеля говорил защитник.
Модьун закричал:
— Я возражаю против этой пародии на суд. Если все будет продолжаться в таком же роде, я откажусь быть свидетелем.
Судья наклонился к стулу свидетеля. Он казался обескураженным и продолжал тем же вежливым тоном:
— Что неправильно в суде?
— Я требую, чтобы вопросы задавали непосредственно свидетелю и чтобы ему разрешили самому на них отвечать.
— Но это неслыханно, — запротестовал судья. — Защитник знает законы и, очевидно, может более квалифицированно отвечать вместо свидетеля.
Казалось, ему пришла в голову новая мысль, потому что глаза его расширились.
— Вы из Африки, — сказал судья. — То, что вы требуете, это обычная процедура там?
Модьун тяжело вздохнул. Его потрясло, какое умственное напряжение требовалось от того, кто должен учитывать не только правду, по которой человек согласился жить. Но Модьун отказался быть вовлеченным во что-то более нечестное, чем ложь относительно того, как произносится его имя, плюс неправильная идентификация его в качестве обезьяны. А в остальном он требовал только правды.
Он сказал:
— Я требую, чтобы суд шел по правилам, установленным человеком.
Последовала долгая пауза. Наконец, судья подозвал к себе прокурора и адвоката. Трое беседовали шепотом. Потом два юриста возвратились к своим столам. Когда они сели, судья любезным тоном обратился ко всему залу заседаний и сказал:
— Так как показания этого свидетеля являются важными, мы решили согласиться на примитивную процедуру, к которой он привык у себя дома, в Африке.
После этого он повернулся к Модьуну и сказал с упреком:
— Я искренне надеюсь, что потом вы извинитесь перед защитником за оскорбление, которое вы нанесли ему публично.
Он продолжал вежливо:
— Какая процедура вас устроит, мистер Модьун?
— Правильно… — начал Модьун.
— Там, откуда вы прибыли, — вставил судья.
— …существует процедура, давно установленная человеком, — продолжал Модьун. — Она заключается в том, что прокурор должен задать мне ряд относящихся к делу вопросов, и каждый раз ждать моего ответа.
— Какого рода вопросы9 — спросил человек-гиена на скамье, который был готов отступить, но находился в растерянности.
— Сначала нужно спросить мое имя, — сказал Модьун.
— Но мы знаем ваше имя, — последовал удивленный ответ. — Оно же написано здесь на повестке.
— Такие факты должны устанавливаться во время непосредственного допроса, — твердо сказал Модьун.
Судья засомневался:
— Такой метод может задержать нас здесь на весь день.
— Может быть, даже на неделю, — согласился Модьун. Почти все находящиеся в зале заседаний вздохнули.
А судья, мгновенно забыв о вежливости, резко ответил:
— Невозможно!
Но после другой паузы он обратился к прокурору.
— Приступайте.
Человек-гиена, исполняющий роль прокурора, вышел вперед. Он выглядел неуверенно. Тем не менее, он задал главные вопросы:
— Как ваше имя?
— Действительно ли вы обезьяна из Африки?
— Вы тот, кого обвиняют в том, что он нелегально проник на борт корабля?
— Знаете ли вы, в чем обвиняют подсудимых?
При этом вопросе Модьун впервые попытался сопротивляться, беря на себя одновременно роль и свидетеля, и защитника.
ГЛАВА XVIII
— Я протестую против этого вопроса, потому что то, в чем обвиняют подсудимых, не является преступлением по законам, установленным человеком прежде, чем люди отступили за барьер и оставили остальную Землю своим друзьям, людям-животным.
Так аргументировал свою точку зрения Модьун. Он продолжал:
— Если это и проступок, то только незначительный, и возможное наказание за него — заключение в каюте не больше, чем на два — три дня.