Выбрать главу

Когда я произношу слово «доверие», я имею в виду глаза сердца.

А когда я произношу слово «сомнение», я имею в виду ноги вашего интеллекта.

Они вместе могут вывести вас из огня; нет никаких проблем. Но запомните, интеллект должен принять сердце на свои плечи. Он должен это сделать. У сердца нет ног, только глаза, и интеллект должен слушаться сердца и следовать его указаниям.

В руках сердца интеллект становится разумом. Это преобразование, полное преобразование энергии. Тогда человек не становится интеллектуальным, он становится просто мудрым.

Мудрость возникает от встречи сердца с интеллектом.

И когда вы научитесь искусству, как синхронизировать биения вашего сердца с работой вашего интеллекта, тогда весь секрет будет в ваших руках, главный ключ к открытию всех тайн.

Я мог бы научить вас сомнению, но это сделало бы вас интеллектуалами. Так я исказил бы свои намерения, так я бы разрушил ваши жизни. И в том, что я делаю, нет противоречия. Прежде всего, я должен учить вас сердечному пути, потому что я хочу, чтобы вы поняли: сердце выше интеллекта. Я вынужден полностью отвергать интеллект, чтобы вы забыли ваши сомнения и скептицизм, накопленный вами со школ, колледжей, университетов, - которые ничего не знают о сердце, которые полагаются только на интеллект. Они создают интеллигенцию.

Даже их величайшие интеллектуалы, подобные Бертрану

Расселу, Жану Полю Сартру, Мартину Хайдеггеру, - все они великие интеллектуалы... но бедные, слепые; они ничего не знают. Они обладают потрясающей способностью к приобретению знаний, но они ничего не знают. Они совершенно ничего не пережили, потому что переживание - это нечто, что случается через сердце.

Интеллект может привести сердце в то пространство, где случается переживание.

Сам же интеллект не может ощутить переживания.

Сердце будет тем, кто ощутит переживание.

Интеллект же может быть хорошим средством передвижения.

Если узды правления в руках сердца, то лошадь интеллекта потрясающе красива. И это и есть гармония, которая создает настоящего, подлинного искателя.

То было для меня проблемой: с чего начать? Я должен был начать с чего-то; или я должен был начать с сомнения, или я должен был начать с доверия. И то и другое я сравнивал, взвешивал годами. Невозможно учить и тому и другому; так можно только запутать людей. Самое лучшее, сначала учить одному, потом другому. Но и тогда возникают трудности. Вопрос вот в чем: эти два подхода представляются противоречащими друг другу. Но на самом деле это не так.

Разве дружба слепого нищего и нищего, лишенного ног, противоречива? Что еще может быть более гармоничным? Два человека действуют как один - что может быть еще более гармоничным? Кому-то принадлежат глаза, кому-то другому принадлежат ноги; но эти глаза и ноги, принадлежащие разным людям, функционируют так, как если бы они принадлежали одному человеку.

Я предпочел бы начинать с сомнения, потому что это проще; вы уже подготовлены к такому подходу. Именно этим всю свою жизнь занимался Дж.Кришнамурти, и он потерпел абсолютную неудачу. А теперь ему уже совершенно невозможно изменить свой стиль работы. Девяносто лет он непрерывно учил сомнению, скепсису, интеллекту, разуму... Он упорно работал; можно посочувствовать ему, но все, что он мог создать, - это Фомы неверующие по всему миру.

Эти Фомы неверующие слепы, может быть, и сам Дж.Кришнамурти не способен видеть ясно. Он не слеп, но его сердце не находится поверх его интеллекта; его интеллект сидит верхом на его сердце. Он никудане сдвинулся: то, что онговорил в 1925 году, то же самое он говорит и в 1985, - то же самое.

Совсем недавно Шила говорила мне, что одна из моих санньясинов, Дикша, отправилась повидаться с Кришнамурти в Англию. Прежде всего, он не захотел повидаться с нею, но Дикша не такой человек, чтобы оставить кого-нибудь так просто. Она докучала ему, она не оставляла его в покое; в конце концов, бедный Кришнамурти вынужден был встретиться с Дикшей.

Но первое, что она сделала, ей не следовало делать. Она захотела завладеть кухонным хозяйством Кришнамурти, - то была хорошая идея, она прекрасная повариха, - но что она сделала неправильно: она упомянула, что была со мною. Это не очень подходящая рекомендация. Это не очень подходящая квалификация; это была абсолютно неправильная квалификация, неправильная рекомендация.

Если бы она спросила меня, я сказал бы ей, как подойти к Кришнамурти: как минимум, не упоминать моего имени, никогда, потому что моя работа прямо противоположна его работе. И он немедленно вошел в ярость... В то самое мгновение, когда она упомянула мое имя, вы не поверите, что такой человек, как Кришнамурти, мог говорить такое, - он сказал: «Да, Бхагаван был просветленным, но теперь он больше не является им».

Это что-то великолепное! Никто никогда не слышал, чтобы кто-то, ставший просветленным, перестал быть просветленным. Никто не может упасть оттуда, потому что некуда падать, нечему падать, некому падать; нет ни одного ингредиента. Куда вы будете падать? В вас вся вселенная, и вы во всей вселенной. Куда вам падать? Нет же никакого другого пространства. И кто может пасть? — Ведь тот, кто мог упасть, пал уже давным-давно: его падение и сделало возможным просветление.

Личность существует до просветления, не после него.

После просветления существует просветление.

Нет личности, нет эго, нет «я» - так кто же может упасть?

Это одна из тех вещей в существовании, которая невозможна: выпасть из просветления.

Да, один человек умудрился сделать это, и это был один из моих санньясинов, Гунакар; немцы могут делать и невозможное. Он много раз становился просветленным. Он сам себя объявлял просветленным: он не мог ждать. Он становился просветленным и потом начинал писать, пытаясь показать себя просветленным в письмах, - а все это была ерунда.

Он писал ко всем главам правительств всего мира; он писал письма всем членам ООН, объявляя о своем просветлении. И в тех письмах все было чепуха, но он стремился уведомить всех. Я попросил его прийти ко мне, чтобы я мог сам посмотреть на его просветление. Он пришел, был в очень нервном состоянии, и когда он сел передо мною, я сказал ему: «Ну что, снова стал просветленным!»

Он сказал: « Если вы, Бхагаван, так говорите, то... На самом деле, я так нетерпелив: я хочу стать просветленным».

Я сказал: «Это очень хорошо, что ты хочешь стать просветленным, но не стоит объявлять себя просветленным, если ты еще не стал им. Когда становишься просветленным, тебя распознают. Я напишу письмо тебе, тебе самому не нужно мне писать, только подожди!»

Так что он говорил: «Хорошо, я не просветленный».

Так случалосьтри или четыре раза. С тех пор, как я приехал в Америку, он больше не приходил, потому что он не хочет больше снова становиться непросветленным. Но это единственный случай в истории человечества. Гунакар уникален! А вообще, если человек становится просветленным, его больше нет.

Ну вот, Кришнамурти и говорит Дикше: «Бхагаван был просветленным; теперь, с тех пор, как он переехал в Америку, он больше не просветленный». Это тоже странно. Кришнамурти живет в Америке; всю свою жизнь он прожил в Америке или в Англии, но его основной дом в Америке. Я здесь только три года, и за эти три года перестал быть просветленным. Что сказать об этом? Он прожил здесь всю жизнь, почти восемьдесят лет, - по меньшей мере в двадцать два раза дольше. Он должен перестать быть просветленным. И как Америка может сделать человека непросветленным? Да, возможно, что если вы родились орегон-цем, то вы так и не станете просветленным; такое возможно, здесь я не питаю особых надежд. Но даже Орегон не способен на такое чудо: сделать просветленного человека непросветленным. Кришнамурти же по-настоящему сердит на меня. Я просто смеюсь над бедным стариком. Он хорош, но почему он так сердится на меня? И только на меня? По всему миру так много гуру, и он не сердится ни на кого из них, а только на меня?

Причина совершенно ясна, но, может быть, не так ясна ему. Причина ясна: то, что он пытался сделать и в чем каждый раз терпел неудачу, я сделал за очень короткий период. Это профессионализм... Та же профессия - или нищего, или Учителя, разницы нет. У него нет клиентов, а у меня клиентов так много, что я все время рублю и бросаю, как-то отсортировываю неудачных.