Но для меня это вопрос огромной важности. Может быть, завтра я не смогу увидеть вас, и тогда, если я вижу вас в последний раз, я должен видеть вас как можно полнее. А так как я никогда не сравниваю, то не возникает и вопроса о том, что вы — те же самые люди, поющие ту же самую песню, играющие на тех же самых барабанах. И я знаю, что я обязательно устрою так, что даже тогда, когда меня не будет здесь, моя машина проедет мимо вас в указанное время, чтобы вы могли танцевать, петь, играть. Где бы я ни был, я обязательно буду этим наслаждаться. Это я вам обещаю.
Итак, вы не пропустите, по крайней мере, мою машину, даже если меня не будет здесь. Вивек здесь будет. Многие уже думают, что она водит машину. Шиле пришлось разоблачить этот слух перед моим обществом, потому чтр этот слух неоднок ратно возникал, и когда об этом заговорили все, Шила сказала, что это не так... Однажды радиорепортер следовал за моей машиной, передавая свои комментарии на радиостанцию, кото рая их немедленно транслировала. Он давал свои комментарии так же, как и комментатор футбольного матча: «Вот появляется
Бхагаван, люди танцуют, поют, прыгают. Повсюду слышна музыка, исполняются разнообразнейшие мелодии... а теперь Бхагаван даже отпускает рулевое колесо (это тоже было в его комментарии), и теперь он проводит время с танцорами и певцами. Хотелось бы знать, как его машина». Затем ко мне подходит Шила и говорит: «Это был радиорепортаж. Он велся на всю Америку»..
Затем до нее стал доходить этот слух: «Правда ли, что машину водит не Бхагаван, а Вивек?» Педали и рычаги находятся на той стороне, где сидит Вивек, а передо мной всего лишь псевдорулевое колесо, так что я могу оставить его, проблемы в этом никакой нет! В принципе, так можно сделать. Служитель моего гаража Авеш — прекрасный механик. Он может устроить так, что Вивек будет сидеть на месте пассажира, где будут находиться система управления и педали, и держать в руке маленький приборчик для управления машиной. А мой руль будет оставаться свободным так же, как он свободен, когда я выпускаю его из рук.
Но мне бы хотелось, чтобы вы наслаждались этим проездом так же, как это вы делаете всегда, чтобы вы так же танцевали или даже еще лучше, потому что, когда меня здесь не будет, вам придется «разыгрывать это действие еще лучше». Жизнь так проста и так прекрасна.
Если вы можете помнить, что неизвестно, что будет завтра, то тогда жизнь должна быть также и интенсивнее.
Вернувшись, я опять слушаю музыку. Затем я повторяю те же самые обычные действия: иду в ванную, иду в бассейн, иду в холодный душ. Затем я ужинаю, всегда одно и то же. Я не знаю, почему это называется ужином - ведь еда такая же, как утром. По крайней мере, насколько я понимаю, другого слова не надо, не требуется. А если говорить об обеде, то я не знаю, что означает это слово, потому что у меня никогда нет обеда — просто та же самая еда, что и утром, абсолютно та же самая.
Мой повар изобрел кое-что новое - лепешка, сделанная из растения дахл. Она очень вкусная, и, вероятно, моя кухня является единственным местом, где ее готовят (в Индии таких лепешек не пекут). У моего повара десятки рецептов разных лепешек, но я выбрал только два: на утро и на вечер. Но заканчиваю я свой ленч стаканом сока, что и утром, потому что я не допущу, чтобы что-нибудь появилось еще, кроме сока. Я заканчиваю свой ужин (так называемый ужин) стаканом сока, а потом я с нетерпением жду Шилу, которая приносит мне вопросы.
Вы не будете ждать встречи со мной с таким нетерпением, как я должен ждать встречи с вами. Вы не знаете, что я намерен вам сказать. Вот почему я продолжаю очень многое забывать. Вот цочему вчера после завтрака я забыл, что должен был отправиться куда-то еще; ведь у меня нет подготовленных речей. Я просто говорю с вами, как если бы я говорил с собой — я говорю так, как вы думаете. Я не думаю, поэтому нет проблем с подготовкой: я начинаю говорить. Говорить не думая, это может показаться немного странным.
Вот только вчера я оставил Махавиру стоящим, я куда-то поехал еще и забыл об этом. Теперь я вспомнил, потому что это — не Индия; сейчас очень холодно, а я оставил его вчера обнаженным и полностью забыл об этом. Должно быть, он сейчас уже сильно сердится.
Каким бы он ни был спокойным, он должен рассердиться, потому что пробыл слишком долго в Орегоне, в ужасном холоде, при отрицательной температуре. Но что я могу сделать? У меня нет никакой определенной дороги. Я не двигаюсь по рельсам, как поезд. Я двигаюсь, как река, непредсказуемо даже для самого себя.
Позвольте мне закончить с бедным Махавирой и отпустить его, иначе я опять сойду с дороги. Я говорил вам, что Махавира стоял с закрытыми глазами. Какой-то человек подошел к нему с коровами и попросил его: «Так как вы стоите здесь, присмотрите за моими коровами, пожалуйста. Они пасутся. Я скоро вернусь». Он даже не обратил внимания на то, что этот человек не сказал ему ни да, ни нет, а он молчал уже двенадцать лет.
Человек ушел: ему надо было сделать какое-то важное дело; когда он вернулся, он обнаружил, что его коровы забрели в джунгли. Он обнаружил, что Махавира все еще стоит там, и он спросил: «Мистер, где мои коровы?» Махавира не ответил ему, и человек пришел в ярость. Он сказал: «Кажется, ты вор. Ты украл моих коров, а теперь стоишь здесь с закрытыми глазами, голый, как будто ты великий святой. Сначала скажи мне, где мои коровы?»
Но Махавира даже не открыл глаз, поэтому человек спросил: «Ты глухой или притворяешься глухим? Я тебе покажу!» Этот человек очень рассердился: все его коровы пропали, а Махавира ничего не делал, он просто стоял и не мог даже присмотреть за ними. Человек так рассердился, что, как говорят, он взял два куска дерева и вбил их в уши Махавиры: « Теперь ты по-настоящему будешь глухим!» Однако Махавира продолжал стоять, как стоял прежде. Вероятно, с тех пор он был глухим всю жизнь.
Но для Учителя не нужны уши. Все, что ему надо, - это язык, а он у него был. Фактически, мой опыт - это то, что люди, такие , как я, иногда становятся глухими. Они не пользуются ушами. Вот почему я слушаю музыку - я не хочу стать глухим. Ушам нужна работа, иначе ваши уши не используются.
Я продолжаю забывать такие вещи... во многих местах, по той простой причине, что... Я не думаю, что кто-нибудь может вести беседу спонтанно, так, как это делаю я. И я не представлял, что моя «спонтанность» будет оказывать такое влияние на людей. Я не оратор, я никогда не обучался этому искусству. Я просто говорю, как я говорю, когда вы встречаетесь со мной лично. Я не вижу никакой разницы.
Но один человек, который первым меня познакомил с Западом, Аубрей Менен... Это англо-индийский журналист, очень известный, но живет он в Англии. Именно он первым познакомил меня с Западом. Он написал первую книгу, в которой упоминалось обо мне. Название книги - «Новые листики». Он не только упомянул обо мне, но на обложке книги он поместил мою фотографию.
Я не мог поверить тому, что он написал обо мне. Он писал, что он слушал величайших ораторов нашей эпохи — Уинстона Черчилля, Адольфа Гитлера, Джавахарлала Неру, президента Кеннеди, — он удушал их всех. Сидя очень близко к ним, в первом ряду, так как он был ведущим журналистом. И он говорит, что никто не оказал на него такого влияния, как я. Он не только сравнивает меня с Адольфом Гитлером, президентом Кеннеди, Уинстоном Черчиллем и Джавахарлалом Неру, но он считает, что я самый хороший оратор из всех, кого он встречал. Это было удивительно, так как я вообще не оратор.
Я не смог поверить своим глазам. Я сказал: «О чем говорит этот человек? Адольф Гитлер был великим оратором, Кеннеди был великим оратором, Джавахарлал Неру был великим оратором, Уинстон Черчилль был великим оратором, а он сравнивает меня с ними, хотя я вовсе не оратор. Что на него так подействовало?»
Он сказал: «Что подействовало на меня больше всего, так это то, что этот человек совершенно не готовился. Он не знал, что он скажет в следующий момент, но каким-то образом все выстраивалось в одну линию. Его предложения являются короткими, разговор напоминает беседу двух человек, а не выступление перед толпой». Когда вы говорите с толпой, вы говорите со стенами: вы не являетесь при этом человеком.