Что мы творили здесь? Почему мы должны беспокоиться о выживании?
Я понимаю, что есть желание продолжать жить вне зависимости от того, есть этому оправдание или нет. Есть страстное желание жить. Люди продолжают жить, совершенно точно зная, что нет абсолютно никакой необходимости обременять землю; что завтра не принесет вам никаких хороших новостей, что каждый день вы будете разрушаться, каждый день вы будете становиться все более отвратительными, каждый день будет еще более мрачным и темным. И все же есть биологический инстинкт к продолжению жизни.
Люди живут в разного рода обстоятельствах: они слепы, они искалечены, они парализованы — и все же они боятся смерти. Я был озадачен: что может смерть отнять у таких людей? Жизнь отобрала у них почти все, не осталось ничего, кроме агонии, страдания, боли. Что они теряют? Смерть будет другом, заберет весь этот ад, в котором они живут. Но нет; слепые, искалеченные, парализованные, глухие, немые… тем не менее некий странный инстинкт заставляет стремиться к жизни.
Этот вопрос также исходит из того же самого инстинкта. Он существует в каждом; имеется коллективная воля к выживанию. Но что вы сделали за те тысячелетия, что вы пробыли здесь? Можете ли вы подтвердить, что ваше присутствие здесь, на земле, было созидательным вкладом в существование? Оно сделало жизнь более счастливой, более мирной, более любящей? Оно изменило природу к чему-нибудь лучшему?
Что вы делали на протяжении тысяч лет, кроме уничтожения, убийств, пыток, кровопролития — и под красивыми, добрыми именами: именем Бога, именем истины, именем религии? Кажется, вы хотите уничтожать и разрушать, и вам достаточно любого предлога.
Среди басен Эзопа есть прекрасная маленькая басня. Молодой ягненок пьет воду из ручья, а мимо идет старый лев. Время завтрака. Старый лев находится как раз в нескольких шагах над ягненком, он стоит на скале. Но нужно какое-то оправдание — нельзя просто так прыгнуть на бедного маленького ягненка и позавтракать им. Человек может сделать так, человек постоянно делает так, но животные не настолько неразумны. Лев шествует вниз, к ручью, и говорит: «Эй, малыш! Как дела?»
И ягненок отвечает: «Благодаря вашей милости у меня все хорошо».
Старый лев чувствует себя несколько озадаченным — с чего начать? Он говорит: «А ты помнишь, что твой отец оскорбил меня?»
Ягненок отвечает: «Вы, должно быть, ошибаетесь, потому что я родился, когда мой отец уже умер. Я понятия не имею, что случилось между вами и моим отцом. И что я могу поделать? Я извиняюсь, хотя в том нет моей вины, я тогда еще не родился».
Лев начинает по-настоящему сердиться. Он говорит: «Ты наглец: я пришел сюда пить воду, а ты ее мутишь!»
Ягненок отвечает: «Пожалуйста, взгляните; вы стоите выше по течению. Я не могу мутить вам воду, это вы мутите мою воду. Как можно… ведь вода, в которой я стою, течет вниз, она не попадает к вам. Извините меня, вы плохо видите, — возможно, вам нужны очки».
Лев теперь по-настоящему сердится на то, что это… это уж слишком. Он окончательно отбрасывает всю аргументацию и разговоры, всю цивилизованность и культуру, прыгает на ягненка и говорит: «Твои родители не научили тебя, как следует разговаривать со старшими, и я собираюсь наказать тебя за это. Ты должен молчать, а ты отвечаешь. Это оскорбление!» И он позавтракал ягненком. Любые оправдания… И такова вся ваша история.
Басни Эзопа потрясающе прекрасны. Они не о животных, они о вас; они о звере, находящемся внутри вас.
Возможно, это к лучшему, что этот мир не выживет. Но я говорю: «возможно» — запомните это. И еще раз: возможно.
Все в мире рождается, растет, становится молодым, стареет, умирает. Это путь природы. Планеты рождаются, живут миллионы лет, но однажды, рано или поздно, приходит смерть. Везде, где есть рождение, есть и смерть. Они два полюса одной реальности.
Если человечество выживает… вы не должны принимать как данное то, что оно будет выживать всегда. Ничто не выживает навсегда, все имеет свое время. И как взгляну я на человечество, кажется мне, что мы, возможно, уже просрочили свое время. Мы уже прожили больше, чем заслуживаем.
Этот надвигающийся кризис третьей мировой войны не является чем-то спустившимся с небес. Он идет через нас. Мы привносим его в существование.
Все ваши великие политики, ваши папы, священники — все они усердно трудятся, чтобы приблизить третью мировую войну. Семьдесят пять процентов американского бюджета идет на третью мировую войну. Тысячи людей умирают, даже в Америке, от голода, холода, на улицах, — а семьдесят пять процентов бюджета идет на то, чтобы разрушить тех, кто как-то ухитряется быть одетым, сытым и не умирать на улицах.