Я ходил на похороны каких угодно людей потому что, по крайней мере, в смерти не должно особенно волновать, кто именно умер. В жизни вы можете сохранять различия: это ваш друг, а это ваш враг, это ваша мать, а это ваш отец. Но, по крайней мере, в смерти вам следует отбросить всю эту чепуху. Надо просто сказать последнее прощай, кем бы он ни был…
Моя семья была против; они сказали мне: «Это неправильно, не по обычаям. Если не знаешь человека, если не знаком с ним, если не приглашен…»
Я сказал: «Вы говорите чепуху! Как может мертвый пригласить вас?»
А они сказали: «Мы не говорим о том, чтобы умерший приглашал тебя, но его родственники».
Я сказал: «Почему я должен беспокоиться о его родственниках и их приглашении? Я не собираюсь устраивать проводы им. Когда придет их время, я приду, но я хожу и к нищим, и к самым богатым людям, к любым». Я получал удовольствие от всего путешествия. Стоило пройти две или три мили — ведь место, где происходило сожжение, находилось в двух, трех милях за городом.
И я видел людей, несущих тело вдоль всего этого пути, и я спросил их: «Зачем вы все время так делаете — ведь ваша ноша все та же? Это плечо ваше, и это плечо ваше: к чему эта двухпартийная система?»
Они сказали: «Двухпартийная система?»
Я сказал: «Да, это демократический путь, это демократия. Это плечо — республиканцы, это плечо — демократы. Оба плеча ваши, и оба устанут, и оба будут выполнять ту же самую работу. Кого вы пытаетесь обмануть?»
В России, я полагаю, лучше: они несут мертвое тело на головах — однопартийная система. Они отбросили старую модель плеч — просто на своих головах. К тому же это выглядит более уважительным.
Нигде не существует ни демократии, ни коммунизма.
Они оба притворяются существующими, и ради этих двух притворщиков весь мир должен умереть.
Если люди настолько глупы, что не могут видеть этого притворства, то я думаю, что, возможно, это и хорошо, что они должны умереть. Почему мы должны беспокоиться? Мы не собираемся жить вечно. Что касается любой индивидуальности, то она смертна. А когда вы умрете, то какое вам дело до того, продолжает жить общество или нет? Для вас в тот момент, когда вы закрываете глаза, все закончено: третья мировая война произошла.
Я настойчиво пытался постичь… Если я умер, то имеет ли значение, продолжает мир жить или нет? И почему я должен беспокоиться и напрасно терять время моей жизни? Я должен наслаждаться прямо сейчас. Одна вещь несомненна, это то, что я не буду здесь всегда. Если после меня случится потоп, пусть случится!
И люди, кажется, почти заслужили это. Они всеми способами доказывают свою глупость.
Даже великий, гигантский мыслитель, Артур Кестлер, пришел к гипотезе, что, возможно, в самом начале человеческой истории что-то в человеческом мозгу пошло не так. Механизм неисправен, поэтому все идет неправильно. Даже с добрыми намерениями идет неправильно.
Когда человек, подобный Артуру Кестлеру, говорит что-то, вы должны обдумать это дважды. Это работа всей его жизни. Думая обо всей истории человека, он находит, что во все времена, в каждом обществе, в каждой культуре, в каждой цивилизации где-то что-то идет не так; и каждый индивидуум в своей индивидуальной жизни постоянно поступает неправильно.
Кажется, существует что-то встроенное, что заставляет людей идти неправильно, и если мы не изменим это, то, возможно, нет надежды.
Никто не знает, какая гайка, какой болт ослаблен или туго затянут. Никто не знает, никто не взглянул в этом направлении. Но что-то, кажется, определенно неправильно. Тот, кто имеет хоть немножко рассудка, может увидеть это.
Весь мир теперь готов жить изобильно, роскошно; наука готова обеспечить вас пищей, одеждой, благосостоянием, медициной, долгой жизнью — всем. Но все научные проекты игнорируются; единственные принятые проекты — для войны.
Жизнь, кажется, никого не интересует. Смерть кажется чрезвычайно привлекательной.
Я разговаривал с Индирой Ганди, и я сказал ей: «Индия так бедна, вы не можете надеяться стать мировой силой; для этого нет возможности. Вы не можете состязаться с Россией или Америкой. Вам надо триста лет, чтобы стать такой державой, как Америка сейчас. Но эти триста лет Америка не собирается просто сидеть и ждать, когда вы наберете скорость».