Поначалу все идет хорошо, но в акте II случается трагедия: Энкиду умирает. Хуже того, он не погибает в славном подвиге или в ходе героической битвы, а просто заболевает, хиреет и заканчивает свои дни самой обычной смертью.
Гильгамеш безутешно скорбит по дорогому другу, но плачет и о себе:
Далее он так и скорбит: и об Энкиду, и о себе.
Этот плач воспроизводится трижды в одной таблице. Честно и достойно эпос о Гильгамеше смотрит в лицо истине: что смертному до своей бессмертной славы? Гильгамешу нужна вечная жизнь, а не только вечная слава.
В акте III Гильгамеш, как и первоначально Энкиду, скитается по пустыне. В своих бесплодных поисках он оплакивает безутешное горе. Но быть может, где-нибудь, пока еще не слишком поздно, он еще найдет тайну вечной жизни? Здесь мы видим очень важное отличие старовавилонской версии от ниневийской. Важно рассмотреть обе, ибо первая проясняет вторую.
Начну с более древней версии и с двух увещеваний, которые отсутствуют в более поздней версии. Бог Солнца Шамаш адресует Гильгамешу следующее неприятное замечание:
Кроме того, Гильгамеш встречает Сидури, хозяйку божественной корчмы, богиню вина и мудрости. Поначалу он надеется обосноваться у нее и обрести бессмертие через эти отношения:
Однако богиня тут же разочаровывает его:
Впрочем, она не заканчивает на печальной ноте, а пытается ободрить:
Отметим два момента. Во-первых, в последних двух стихах сначала упомянуто «дитя», и лишь потом – «супруга»: сначала потомство, и затем – брак. И это брак не с бессмертной богиней, а со смертной женщиной, которая рождает ребенка. Ребенок становится венцом жизненных радостей и единственным бессмертием, доступным для смертных. Во-вторых, есть библейская параллель этому совету. Она широко известна:
Иди, ешь с весельем хлеб твой, и пей в радости сердца вино твое, когда Бог благоволит к делам твоим. Да будут во всякое время одежды твои светлы, и да не оскудевает елей на голове твоей. Наслаждайся жизнью с женой, которую любишь…
Это очень близкая параллель, но ребенок в ней не упомянут, что привлекает внимание к наличию ребенка в старовавилонской версии эпоса о Гильгамеше. Если человеческое бессмертие невозможно, можно хоть как-то сохранить себя в детях.
Возможно, этот разговор завершал какую-то версию эпоса, прежде чем она была включена в версию более позднюю и более пространную. Получился бы изящный диптих. Он начинался с Энкиду, дикого человека, которого сексом с проституткой соблазнили вести цивилизованную жизнь. И заканчивался одичавшим Гильгамешем, которого соблазняют вести цивилизованную жизнь рассказами о сексе с женой и рождении ребенка. (Интересно, два шага к мужской зрелости здесь способны усмотреть только современные люди, или так думали и некоторые жители Междуречья?)
Переходим к более поздней версии, где Сидури играет малую и второстепенную роль. В ней Гильгамеш отправляется в поисках Зиусудры (Утнапишти), который спас животную и человеческую жизнь во время потопа. В свое время Утнапишти послушался веления богов:
За это спасительное послушание Боги даровали бессмертие Утнапишти и его жене. Без сомнения, думает Гильгамеш, Утнапишти откроет ему тайну вечной жизни: ведь только он с женой ее и обрел.