День был весенний, но хмурый. Немногочисленные прохожие неторопливо сновали мимо. Обходя очередную наледь, Виктор почти прижался к стене старинного особняка. Уже проходя мимо, то ли боковым зрением, то ли задним зрением (если таковое существует), он вдруг увидел чей-то силуэт, хотя мог бы поклясться, что еще мгновение назад на этом месте никого не было.
Виктор остановился и обернулся. Возле стены, почти прижавшись к ней спиной, в небольшом углублении на низенькой ступеньке сидел человек. По внешнему виду, бомж, но достаточно прилично одетый. Возле него не было картонной коробки с мелочью, непременного атрибута нищих. Светлые, почти бесцветные глаза, в упор смотрели на Виктора. В них было что-то знакомое, какая-то тайная грусть, ожидание.
— Мы встречались раньше?
— Возможно.
— Где?
— Может, в этой жизни, а, может, в другой…
— Кто ты?
— Вестник.
— Вестник?
— А чему ты удивлен? Ты ведь Вестника давно ожидаешь… Ты готов?
— К чему?
— Идти.
— Куда?
— Туда, где тебя ждут.
— Почему я должен тебе верить?
В глазах Вестника зажглись веселые искорки, и он протянул навстречу Виктору ладони. Даже сквозь грязь были четко видны две лилии, повернутые лепестками вниз.
Перед мысленным взором Виктора прошла вереница лиц друзей, знакомых, родственников, матери, жены, детей. Лишь видения сыновей отозвались легким, но ощутимым уколом в глубине самой души, словно кто-то содрал затянувшиеся пленки ран, и кровь опять где-то внутри потекла невидимыми ручейками.
И вновь всплыло в памяти любимое еще не так давно им самим изречение, почерпнутое из «Виджл — воина»: «На долгом пути восхождения нельзя обойтись без потерь».
Хорошо рассуждать, сидя в теплом и сытом помещении, когда дома и в семье все более или менее нормально, когда есть работа и здоровье. — И, совсем другое дело, когда все вдруг заканчивается, когда все идет наперекосяк.
Неожиданно Виктор почувствовал, что внутри него словно распахнулись створки окна, через которое он увидел те дали, о которых раньше только смутно догадывался. Будто открылся шлюз, и недостающие детали воспоминаний заполнили все пустоты.
— Ты вспомнил, кто ты?
— Да. Майтрейя.
— Значит, тебе действительно пора.
— Что я должен делать?
— Вот возьми, здесь документы на другое имя. Теперь ты — Леонтьев. Билет на завтрашний рейс на Москву. Там тебя встретят. Помогут пересесть на другой рейс.
— Куда?
— На Лхасу… Но это будет не конечный пункт.
— Я знаю… А Калки?
— Почему ты спрашиваешь именно о нем?
— Наше с ним будущее едино. С остальными я меньше связан.
— Что ты знаешь о нем?
— Совсем немного. Лишь его мирское имя и то, что мы должны двинуться одновременно.
— Это уже неплохо. Калки пробуждается труднее. Но мы надеемся успеть.
— Успеть к чему?
— Ты и сам знаешь. Время великих испытаний слишком близко.
— Вы надеетесь его предотвратить?
— Мы надеемся пройти его с наименьшими потерями.
— Зачем?
— Иначе цивилизация провалится на слишком низкий уровень.
— Никто перед Игрой не может отменить правила. Их можно менять лишь во время Игры. И то только в том случае, если соперник первый их нарушит.
— Ты надеешься, что это произойдет?
— Нарушение правил противоположной стороной?
— Да.
— Должно произойти. Потому что, как мне кажется, знаю, кто будет против нас играть.
— И кто же?
— Пока преждевременно об этом говорить.
— Тебе виднее.
— Возможно. Хотя я знаю лишь начальные условия Игры. О самой Игре ты должен знать больше.
— Навряд ли. Мы с тобой в равных условиях.
— До того момента, пока ты не примешь решение, участвовать ли тебе в Игре или занять место арбитра.
— Причем здесь я? Я — всего лишь Вестник!
— Не лукавь. Я помню тебя, Великий Архат. Мы вместе исполняли разные миссии. Правда, это было давно.
— Да, я помню, брат. Но, если честно, я устал, а конца и края этому не видно.
— Мы — Воины. Никто не говорил, что нам будет легко.