Далее Аттила обратился к своим придворным жрецам. Жрецы порадовали его несколько, объявив, что, по всем знамениям, хотя победа будет не на стороне гуннов, но зато неприятельский вождь погибнет в битве. Словом, Аттила исполнил все в угоду своему историку, чтобы походить на дикого Монгола.
На самом же деле Аттила, вполне уверенный в своих силах, провел ночь перед битвой так же, как он проводил таковые и перед другими битвами.
Окруженный своими храбрыми любимцами, спокойно и сознательно Аттила распределял, кто и где должен стоять, как и что должен делать, кого и когда должен слушать.
Наутро же перед сражением Аттила сказал любимцам своим сильную и выразительную речь, в которой, упомянув о трусости римлян, напоминал своим воям, что он должен уничтожить готов, и уничтожить потому, что готы давнейшие враги славян и много им зла сделали. Обещался также наказать и римлян, которые вздумали поддерживать их.
Затем Аттила распределил войска.
Правое крыло он препоручил Ардарику, левое — Велемиру. Сам же, со своими кыянами, он взялся командовать центром и стоять впереди.
Между союзниками, левым крылом, состоявшим из римских легионов, управлял сам Аэций. На правом фланге стоял Теодорих с везиготами. Бургунды же, франки, поморяне и алланы галлские помещены были под начальством воеводы Сангибана, в центре, с тою целью, чтоб верные фланги сторожили над неверным центром, потому что Сангибан и все полки его были в сильном подозрении. Сангибан подозревался в готовности изменить. Родственные восточным славянам, поморяне и аланы неохотно шли на битву против своих собратий.
Поморяне эти были венеды, покоренные еще во времена Цезаря и поселенные им на севере Галлии. Они несколько раз восставали против римского владычества, желая примкнуть к своим собратьям. В 445 году они с трудом были усмирены Аэцием.
Один историк сказал, что никогда еще Европа не видала таких громадных войск, готовящихся поразить друг друга, и никогда еще властолюбию одного человека не приносилось в жертву столько народов.
Битву начал сам Аттила.
Впереди своих грозных дружин, сидя на коне, он первый бросил копье в неприятеля.
Увидев это, дружина крикнула:
— Царь начал! Пойдем за царем!
И эта дружина бросилась вперед, пробила центр неприятельской армии, отрезала везиготов от римлян и насела на них…
Битва продолжалась беспрерывно целый день до глубокой ночи…
История не оставила подробностей этой ужасной и чудовищной битвы миллионной армии. Она только говорит, что на каталаунских полях легло более трехсот тысяч человек, не считая раненых. В числе погибших находился и везиготский король Теодорих. Носясь перед рядами своих войск для возбуждения их мужества, он упал с коня и был раздавлен своими же воинами. Сын его, Форисмонд, раненный в голову, тоже было упал с лошади, но был спасен своими приближенными. Сам Аэций чуть было не попался в плен. А необозримая равнина до того была загромождена трупами убитых и упитана кровью, что все воды равнины превратились в кровавые потоки, издавали невероятное зловоние, и раненые, утолявшие жажду из этих потоков, немедленно же умирали. Так как битва продолжалась до глубокой ночи в страшной темноте, то нередко озлобившиеся воины поражали стрелами, топорами и мечами своих же собратий… Ожесточение противников в Каталаунской битве было так велико, что, по народному поверью, души убитых еще три дня сражались в воздухе…
И в самом деле, это была самая ужасная и самая чудовищная битва из всех битв, происходивших когда-либо на земле.
И это был день 14 июня 451 года…
В полночь битва прекратилась. Союзники, собирая свою раздробленную армию, отступили, а Аттила, угрожая неприятелю звуком оружия и завыванием труб, стал станом на самом поле битвы.[31]
Победа, по всем вероятиям, осталась на стороне Аттилы, хотя некоторые историки и стараются доказать противное или, по крайней мере, уверить в том, что сражение кончилось без победы с той или с другой стороны. Но последующие за Каталаунской битвой события явно свидетельствуют, кто остался победителем.
31