Король, надевший сообразно случаю мундир тысяцкого горной гвардии, ждал как на иголках, когда последние священники и гвардейцы займут свои места в строю. Его вельможи и адъютанты несколько ночей не смыкали глаз, готовя столицу к великому событию, к переломному моменту в истории Агадеи (да что там Агадеи – всего мира!), и теперь едва держались на ногах от усталости.
Преподобные Кеф и Магрух смахивали на оживших мертвецов, им досталась самая сложная работа: поиск безотказного средства для вызова божества. Они переворошили библиотеки всех храмов, закопались в окаменелые пласты фольклора, не побрезговали даже языческой эзотерикой, но отыскали, в конце концов, способ, который вчера, на испытании в Храме Откровения Инанны, за северной околицей Шетры дал ощутимый и зримый результат. В белокаменной молельне Храма, напоенной чадом ароматических лучинок и трав, золотая клетка над Кефом и Магрухом раскололась, и в пролом вступила бледная дева в желто-коричневом одеянии, и назвалась богиней Инанной, и возложила ледяные длани на макушки изнуренных пастырей, и рекла страшноватое пророчество: «Тот, кого вы разбудить мечтаете, встанет и придет, но горе вам, если он встанет не с той ноги». И улыбнулась обворожительно, и исчезла, а клетка, что обуздывала их души, рассеялась в пыль, в неуловимые золотые лучи, сгинула без следа. Больше она не появлялась ни над великомудрым императором Агадейским, ни над его просвещенными подданными. Богиня любви и распри сняла чары злого духа Анунны, и в сем Абакомо видел доброе предзнаменование.
– Все готово, о повелитель, – склонился перед императором дородный царедворец в зеленой расе ануннака, верховного жреца храма Эрешкигали.
Абакомо позавидовал ему. Ибн-Мухур – хлопотун, каких поискать, радеет не за страх, а за совесть, но с его щек никогда не сходит здоровый румянец. Перед уходом из дворца Абакомо глянул на себя в серебряное зеркало: под глазами коричневые полукружья, щеки ввалились, обострились скулы. Конечно, разве могли не сказаться на облике ночные бдения, бесчисленные попытки пробить золотую клетку? Чего только не вытворял Анунна, загробный интриган, как только не глумился над юным монархом! Каких только монстров не подбрасывал из небытия! Но все-таки Абакомо переиграл коварного чародея, и теперь их должен рассудить сам Нергал. Император нисколько не сомневался, что суд закончится в его пользу.
– А раз готово, – произнес Абакомо, внутренне содрогаясь от волнения, – чего же мы ждем?
Ибн-Мухур повернулся к Кефу и Магруху и картинно воздел руки – подал верховным жрецам знак начинать. Те направились к своей пастве: худощавый седой инаннит – к шеренгам священников в желто-коричневых мантиях, низенький плешивый эрешит – к строгим зеленым рядам. Абакомо взобрался по лестнице на подий и встал спиной к трону, а лицом – к суровым горногвардейцам.
– Верные сыны Агадеи! – воззвал он к собравшимся на площади. – Храбрые защитники отечества и смиренные радетели веры! Возлюбленные подданные мои!
Шеренги отозвались гулким благоговейным вздохом. В благодатной долине меж трех горных кряжей молодой властелин снискал всеобщее обожание. Как и его отец, и дед, и другие венценосные предки.
– Все вы знаете, зачем мы здесь собрались. Наш маленький гордый народ – в кольце врагов. За нашими горными хребтами, – император повел руками кругом, – полыхают войны. Владыки соседних государств, все как один, желают нам смерти.
Снова дружный вздох, на сей раз с оттенком возмущения.
– Скажите, дети мои, – Абакомо прижал ладони к груди, – разве мы этого заслуживаем?
– Не-ет! – шумно выдохнули шеренги.
– Разве мы желаем или желали кому-нибудь зла?
– Не-е-ет!
– Да! Вот именно! Мы желаем всем только блага! Десятки лет мы трудимся не покладая рук, мечтая лишь о том, чтобы принести мир, любовь и достаток в раздираемые хаосом страны. Не покидая этой крошечной долины, – он снова показал кругом, – мы прошли огромный путь и сегодня как никогда близки к успеху. Во славу нашего грозного и справедливого божества, великого Нергала, мы готовы пересечь кряжи и пройти через все королевства победным маршем, и возвести на престол мира царя и царицу, которые устроят всех! Имена им – Порядок и Мудрость!
Священники и солдаты зачарованно внимали. Император выпрямил руки, указывая на землю.
– Но там, – он почтительно понизил голос, – в обители милосердных богов, не всем, оказывается, по нраву наши благочестивые устремления.
Он сделал паузу. Окинул шеренги испытующим взглядом. Решимость, застывшая на лицах. Преданность, окаменевшая во взорах. О таких подданных другие властелины могут только мечтать.
Он невесело улыбнулся и с горечью пояснил:
– Анунна, коего мы почитаем, как святого. Увы, годы загробных испытаний помрачили разум достойного Ну-Ги. Он нарушил обет невозвращения, недеяния… Он восстал из праха и строит козни. Он снова прибег к колдовству, от коего зарекался прилюдно и гласно. Он хочет нам помешать! Он стал нашим врагом!
Изумленное молчание. Потрясенный вздох. Возмущенный гул.
– Он говорит, – продолжал Абакомо громче, – что богов только раздражает наше глупое подвижничество. Что всемогущий Нергал сладко спит, и горе ничтожным смертным, кои дерзнут его разбудить. Смеясь мне в лицо, Анунна уверял, что с тех пор, как вечный сон сморил владыку Кура, в мире людей только прибавилось порядка и мудрости. Но скажите, возлюбленные мои: можем ли мы верить тому, кто с такой легкостью нарушает обеты?
– Не-ет, – проревела площадь.
– Несколько лет назад, наследуя отцовскую корону, я дал обет: пока на земле бушуют войны, пока в людских душах царят злоба и алчность, я буду идти дорогой, завещанной великими предками! И не познает моя душа покоя раньше, чем его познают все сопредельные царства! Раньше, чем все человечество возьмется за ум! Раньше, чем люди увидят в вас избавителей от хаоса, от косности, от вековой бессмыслицы!
– Люди, – назидательно произнес старческий голос за спиной Абакомо, – гораздо охотнее повесят тебя на твоей же кишке.
Молодой монарх развернулся на каблуках. Лицо его исказилось гневом, кулаки сжались до белизны в суставах. Ну-Ги сидел верхом на каменном подлокотнике трона, обхватив его костлявыми ногами, а в цепких пальцах держал полуощипанного зеленого попугая.
Гнев на лице императора сменился злорадством.
– Видите?! – вскричал Абакомо, поворачиваясь к подданным. – Я не обманул вас! Вот оно, выжившее из ума привидение! Вот кто сует нам палки в колеса! Да вы только поглядите на это драное пугало! – Император снова обернулся к Ну-Ги. – Что тебе тут надо, грязнуля? Кто тебя сюда звал? По какому праву ты расселся на троне верховного божества Агадеи?
– Я пришел, – беззлобно ответил призрак, – в последний раз предупредить тебя, детка. С огнем играешь.
– Сейчас, возлюбленные чада мои, – сказал Абакомо шеренгам, – мы призовем самого Нергала. И он придет, и накажет эту обнаглевшую сущность. – Монарх ткнул большим пальцем за плечо. – А потом мы поведаем всемогущему богу, что совершили во славу его и что хотим совершить, и будем молить его о благословении и поддержке. Ибо в долгом и трудном пути нам понадобится его помощь.
– Кхи-кхи-хи! Поможет он тебе, как же!
Абакомо снова резко повернулся к призраку. Вскинул кулак.
– Слушай, исчез бы ты, а? Неужели еще не понял, что никому здесь не нужен? И никто тебя не боится.
– А и не надо, чтоб боялись, – философски произнес Анунна и выдернул у попугая щепоть зеленых перьев. – Надо, чтобы слушались.
– Уходи. Я тебя по-человечески прошу.
Отшельник выдернул еще щепотку перьев и развеял их над каменным сиденьем трона.
– Ваше императорское величество, ну, что вы привязались к пожилому покойнику? «Уходи! Исчезни!» Разве воспитанные мальчики так себя ведут? А покойник, между прочим, прилетел сюда аж из Собутана, где некий бродяга благополучно разделался и с вашим ловким сотником Бен-Саифом, и с его людьми. Я устал и проголодался. Занимайтесь своими глупостями, водите хороводы вокруг этого дурацкого трона, распевайте псалмы. А я отдохну и позавтракаю.