Вот и дом. Он даже не мылся. В его волосах тонны пыли, его руки в ссадинах и в масле, не в сливочном, а в машинном, но он только стащил обувь, только скинул куртку, кое-как стянул свитер - и всё. Просто всё.
Он отключился.
****
ПРОХОЖДЕНИЕ. Он не спит. Он только прикроет глаза, как снова чувствует эту дрожь. Ему кажется, что его мясо отслаивается от костей, а потом... потом он не может вдохнуть, он не способен дышать пылью, его нос забит пылью, там пробки, он жадно глотает воздух ртом и не может надышаться. Его голова раскалывается. У него всё чешется. Чешется голова. И особенно чешется потная грудь. Ему душно. Он ворочается. Он, наконец, разделся, но всё равно не уснуть. Всё равно всё повторяется: дрожь, чесотка, невозможность дышать через нос, необходимость сморкаться, гудение в голове. Всё повторяется. Этот кошмар нескончаем. А утром ему снова идти на работу и снова резать бетонную стену. Но скорей бы уж утро. Потому что ему некуда деться, потому что на работе само собой включится второе дыхание и как-нибудь день пролетит. Как-нибудь он ещё что-нибудь вырежет. Как-нибудь приблизится к победе. Как-нибудь.
Шесть утра. Уже светает. Кажется, он так и не сомкнул глаз. Всю ночь ворочался и сморкался, всю ночь пытался отчесаться и отдышаться. И он вообще ничего не ел. Фактически, сутки ничего не ел. Ему даже и не хочется, ему всё равно, просто он понимает, что как-то надо что-то поесть. Кажется, на кухне в холодном шкафу имеется тушёнка. В хлебнице есть хлеб. Возможно, в холодном шкафу осталось и масло. Ещё там должны быть макароны.
Он поднялся, добрался до кухни, нашёл там тушёнку. Кажется, у него ещё и температура. Его голова слишком уж раскалывается. Это напарник дочихался своими бациллами. Ему совсем плохо. Он бросает недоеденную тушёнку и ищет таблетки. Хоть какие-нибудь таблетки. Что-то находит десятилетней давности (осталось ещё от жены), что-то глотает, без разницы, а потом вспоминает, что надо умыться.
Да, надо умыться. А ещё надо побриться. Он стягивает майку, чтобы не мешала бриться, он глядит на себя в зеркале - у него на груди красные пятна, много непонятных красных пятен, ещё какая-то напасть, никогда с ним такого не бывало, если эти пятна поползут дальше, если появятся также и на лице... Он бросает бритву и обхватывает голову руками. Как же его всё достало.
Как же достало!
****
ПРОХОЖДЕНИЕ. Он отмучился ещё один день. Даже что-то там вырезал. Из будущей арки вырезал штук пять бетонных блоков, а та стена, которая под снос - там он тоже что-то вырезал (полностью на автомате), а напарник с сантехником выносили блоки на улицу и где-то там прятали от дворника, чтобы тот не вызвал муниципальную полицию, чтобы их не повязали. Кажется, что-то такое было. Но он смутно помнит. Он не хочет об этом помнить. У него раскалывается голова, у него всё дрожит, у него забит нос, и он постоянно задыхается. Поэтому, всё, что он помнит - это то, что ему плохо. Совсем-совсем плохо. Но он всё же зашёл в магазин, купил хлеба и копчёную курицу, а ещё купил ромашковый чай и в аптеке купил какой-то порошок от простуды - и он что-то делает, он жуёт курицу, а потом, в перерывах, пьёт порошок от простуды или просто ромашковый чай, он что-то делает, ему хочется спать, он идёт спать, но опять не может уснуть. Опять он ворочается, опять ему душно, опять он задыхается. И так без конца. Всю ночь без конца.
Где-то под утро он всё же уснул. Просто куда-то провалился, и там ничего не было, совсем ничего. Он где-то болтался, в пустом и безвидном, и там ничего не было, совсем ничего. Он где-то болтался, где-то дрожал или вибрировал, словно поменялся ролями со стеной, которую режут... Он болтался, вибрировал, но раздался звонок, резкий-резкий звонок, громче, чем ревёт флекс, когда врезается в стену, и его вышвырнуло из пустоты. Вышвырнуло в ночь.
За окном было темно, часов пять утра, но в его дверь звонили. Нагло, беспардонно звонили. И ещё дёргали за ручку. А потом даже стали бить кулаком. А потом он услышал. «Открой! Это Вера!»
И он пошёл открывать.
Было и в самом деле пять утра.
Вошла Вера, и она выглядела пьяной. Сильно пьяной.
И он попытался спросить, что всё это значит, но ему было так плохо, что он не мог толком спросить. А она не могла толком ответить. Она только скинула куртку и сапоги и сразу же полезла на его диван. Упала - и отключилась.
И он лёг рядом и тоже хотел бы отключиться, очень хотел бы, но не мог. Потому что ему было плохо, по-прежнему было плохо, ну совсем плохо. Но он всё же подумал, что может заразить Веру, что не надо было ей ложиться рядом с ним, он так подумал и отвернулся, но он не мог уснуть. Ничего он не мог. Совсем ничего.