А он движется дальше. Вдали за деревьями виден просвет, там большое шоссе, а вдоль шоссе в отдалении через весь лес тянется, словно шрам, старая просека, вся в буграх и рытвинах. Вот туда ему надо.
Это всё, конечно же, сотворил человек. Это всё сотворили солдаты. Длиннющая рытвина когда-то была траншеей, невнятный бугор перед нею - остаток бруствера. Спереди и сзади углубления бывших окопов. Сколько же десятилетий прошло? - думает он. Наверное, ещё в Первую мировую отсюда солдаты обстреливали стратегическое шоссе, превратившееся в рокаду... Сто лет, целый век промчался, а на земле остались шрамы, всё ещё не зажили до конца. Траншея и окопы засыпались землёй больше чем наполовину, заросли травой и земляникой. Здесь отменная земляника, летом он всегда приезжает сюда. Ягоды на дне окопов так же красны, как солдатская кровь, и особенно ароматны - в них сила... Через два месяца будет тут земляника, прорастёт снова солдатская кровь, а покуда он просто садится на бруствер, на голую землю. Он думает о солдатах, о тех, кто здесь воевал. Покой вам, солдаты. Покой, тишина. Ещё прадеды вырыли это. Потом двадцать лет земля отдыхала. Окопы немного присыпались - и вновь их заселили солдаты. Прадедов сменили деды. Снова стреляли, снова рыхлили землю осколками, снова пугали птиц и калечили сосны. Он глядит на ближайшие сосны: сколько тем лет? помнят войну? где следы пуль? где раны от осколков? Нет следов пуль. Соснам лет шестьдесят. Или семьдесят. Выросли сразу после войны. После последней. Вместо тех, что срубили солдаты себе на блиндажи и просто на дрова или чтобы не мешали видеть врага. Он удивляется: как эти прекрасные сосны могут мешать? кому они могут мешать? неужели мешали? Он удивляется, а глаза его видят нечто необычное, глаза его видят другие глаза: тёмные, влажные, крупные... Косуля. Всего в десяти шагах от него остановилась косуля. Кажется, та воспринимает сидящего человека как какой-то особенный куст, выросший на бугорке. А он... он любуется стройной косулей, её гладкой рыжей шёрсткой на спине, её рожками, её изящной мордочкой. Это молодой самец. Стало быть, козёл. Но он вовсе не хочет оскорблять такое прекрасное животное даже в мыслях. Слово козёл тут не подходит. Лировидные рожки только разрастаются. Ему нравятся эти рожки, они такие изящные. А ещё он думает, что, наверное, был бы хорошим охотником. Он так тихо сидит, по-настоящему, он сумел обмануть дикого зверя. Будь у него лук, он добыл бы себе отличный обед. И копьём тоже добыл бы, не промахнулся. Косуля опустила голову, что-то вынюхивает на земле, и он тоже опускает голову, как будто что-то забыл в нагрудном кармане. А в том кармане вдруг раздаётся звон. Они вздрагивают одновременно: и он, и косуля. Косуля делает прыжок и красиво бежит, удаляется большими скачками, мелькает между сосен. Он провожает её взглядом и с досадой лезет в карман. Но мобильник уже не звонит. Это был просто вызов. Отметилось имя Вера - и всё. Она не хочет тратить свой кредит. Она даёт ему знать, чтобы он перезвонил. Наверное, голубки желают продолжить свой банкет. Наверное, у них кончились деньги. Наверное, кончились деньги, и Вера вспомнила про него.
Зато он не хочет про неё вспоминать. У него деньги не кончились. Он просто выключает мобильник. Просто-напросто выключает - и теперь «абонент недоступен». Недоступен для всех. И для Веры тоже.
Но косуля уже убежала. Слишком далеко. Растворилась в лесу. Только синицы по-прежнему тренькают, не боятся Вериных звонков. У него возникает желание вытропить косулю, пройти по следам. Он подходит к тому месту, где стоял лесной красавец, но - увы... Следы он читать не умеет. Он читает книги. А следы ему не распознать. В лесу не распознать.
И тогда он снова садится на бруствер. И просто слушает синиц. И другую, неведомую птицу, слушает тоже. Один раз он её даже мельком увидел. У неё малиновое брюшко. А размером как грач. Длинный хвост. Он не знает, как зовут эту птицу, и она снова исчезла в ветвях. Но её песня звучит на весь лес. Звучит и звучит. Пусть звучит вечно,- так думает он. Пусть не смолкает. Да будет так.
****
ПРОХОЖДЕНИЕ. Последний день праздников. Он купил себе бутылку южно-африканского вина. В конце концов, Христос воскрес. Ещё вчера воскрес. И он может это отметить.
Одному пить несподручно. Он наполнил хрустальный бокал, поднял и глядит через него на свет. Вино кажется рубиновым, ярко-рубиновым. Кровь земли,- думает он. Или кровь Христа? Но ведь Тот воскрес. Тогда где Тот?
В самом деле, размышляет он дальше, где же Христос? Поставил бокал обратно на стол, так и не выпил. Вечное возобновление, всё повторяется раз за разом, только по-новому, в новой форме всё повторяется на новом витке спирали истории. Вот и Мария Магдалина, получается, повторилась - но тогда где же Христос, где же новый Христос, который изгонит из неё бесов одним только своим строгим взглядом?..