Катился день. Он опять расстелил коврик и занимался дзадзэном. Просто сидел. Мирно было в его комнате. Тихо. Решётки эго, его эго - сквозь них сквозили просветы, большие просветы, а в этих просветах была пустота. Он ничего не хотел, ничего не желал и был готов ко всему. Если бы вдруг наступил конец света, он бы, возможно, остался сидеть. Конец света не был ему интересен и ничем не отличался от начала. Там, где начало, там и конец. Вначале тоже не было решёток эго, они не застили существование, существование существует - нечто подобное этой мысли входило из пустоты в левое ухо, проходило через его голову и выходило в правое ухо. Наверное, так. Может быть, нет. Он не цеплялся. Он зрел пустоту. Пытался зреть. И растворялся. В чём-то растворялся. В пустоте или в существовании. Всё исчезало. Всё. Но что-то всё равно оставалось. Нечто. Нечто без начала и конца. И это нечто существовало. А потом пришёл вечер. Нечто заметило вечер и поднялось с коврика. Немного походило по комнате, размяло ноги - и стало человеком. Человеком, которому пора спать.
Перед сном он снова хотел побрызгать бывшую язвочку, но теперь, при свете лампы, не было уже и пузырька. И покраснение тоже сходило на нет. Он брызнул на бывшее покраснение и со спокойной душой улёгся в постель.
****
ПРОХОЖДЕНИЕ. Воскресенье. Он читает книгу. Про дзэн-буддизм и просветление. Он читает, но глаза его какие-то автономные, глаза пробегают по строчкам, различают каждую буковку, но эти буковки почему-то не складываются в слова. Буковки как иероглифы, каждая буковка как иероглиф; он глядит на эти иероглифы, и в его голове нет никаких мыслей, кажется, нет; одна пустота. Он поднимает глаза и смотрит в окно на верхушку фонарного столба, на клочья облаков - он всё это видит, но не может понять: о чём же он думает? ни о чём. Нет, одна мысль всё же есть. Странная мысль. К нему кто-то идёт. 114 шагов до него. 113... 110.
Он замер - пускай шаги считаются сами - он ждёт... 81.
На фонарный столб, на колпак фонаря, села ворона. Глядит на него - через стекло, через комнату... глядит на него, проверяет... только 44. Ворона согласна, уже 38, уже 35. Пустота... в его голове пустота, только счёт... поднимается... поднимается... 22... 18... 14... Ворона глядит на него неотрывно - и вдруг вспархивает. Каркнула и полетела. Направо. Три. Два. Один.
Звонок. В его голове раздаётся звонок. А снаружи... был ли звонок и снаружи... он не понимает... он ждёт.
И тогда стукают кулаком в дверь: бух... и ещё раз: бух-бух.
Вера пришла. Вера стучит в его дверь кулаком, а он сидит на диване. В его голове пустота. А в его сердце... что в его сердце?.. надо открыть.
Вера в длинном платье до пят. Стройная Вера. Красивая. «Привет»,- говорит.
«Привет»,- отвечает он.
Она уже в комнате. Быстро прошла, так уверенно. Села на диван, где он только что сидел, раскрытую книгу рукой отодвинула.
- Ну, как твои дела? Не скучал по мне?
Он встал в проёме комнатной двери, смотрит на Веру.
- Нет, не скучал. Лечился.
- Лечился? От чего? - Верины глаза выказывают удивление, неподдельное удивление.
- От того, чем ты «наградила».
Она глядит на него не отрываясь, глаза совсем округлились.
- А чем я могла «наградить»? О чём ты говоришь?
- Фигня какая-то выскочила на моём достоинстве.
- Фигня?.. Покажи.
Она подвигается на диване, тянется к нему, хватает рукой, повторяет:
- Покажи!
«Покажи»... Он глядит на неё... перед ним его Вера... она... его Вера... она.
А она уже залезла к нему, удивлённо разглядывает:
- Ну и где?
Нет ничего. Он вдруг улыбается. Нет ничего. Нет... и ему... ему хочется Веру... ведь хочется... хочется.
- Да прошло уже,- говорит он.
- Прошло,- передразнивает Вера.- Какие вы, мужики, трусливые; трясётесь за своё достоинство... Ну что там могло быть!? Натёр. Просто натёр. Ведь у меня нет ничего. Ничего такого нет. И не было!
Она тянет его к себе. Она даже обувь не сняла. Но её обувь им не мешает. Ни ей, ни ему. Длинное платье мешает. Длинное платье как у монашки. Длинное платье - долой. Всё долой, лишнее, всё долой.
Он входит в неё. Он давно не входил - и снова входит. Он дома. Опять. Только на этот раз он ничего себе не натрёт, он будет действовать без неистовства, без фанатизма... Степенно... По-философски... Ведь он же философ, Кругляш, он - философ.
Философ... Как много зависит от тела, однако, как много зависит... Тело зависит... от тела, а он - где же он... где же он? Кругляш, где же он, тот, независимый, где он, Кругляш?
Кругляш закрыла глаза, изображает блаженство. Истома на губах... Только и это не настоящий Кругляш, тоже не настоящий... Где же они, настоящие, вместе должны быть, вместе - но где,.. в каком месте... в каком?
Пустота... В пустоте они двое... Одно.
Блаженство... Истома... Скачки... Рывки. Мечется нечто между мирами, хочет всюду поспеть. Хочет ли? Хочет. Желает. Волит.