Каким образом, спрашиваете?
Самым нелепым. Она родилась в тридцать шестом. А в тридцать восьмом маманя по неграмотности растопила печку ее метриками. С перепугу чуть в слезах не утонула. И немудрено – попадешь в милицию, а там за потерю документа возьмут да и припаяют лет пять, если не больше… Батя, конечно, храбрился, утешал как мог. Только много ли сможешь, если не сегодня, так завтра в казенном доме поджидают. Но все-таки придумал: переехали в соседнюю область, и он, еще до устройства на работу, прямо с вокзала, заявился в больницу, выпил с кем полагается и получил справку, что в дороге у него родилась дочь. Восемнадцати месяцев как не бывало. Сестрицу такая потеря пока не удручает, омолаживает, можно сказать, но ближе к пенсии – как знать, там своя арифметика и счет в другую сторону пойдет.
Но батя в той суматохе о ее пенсии не думал, он и до своей-то не надеялся дожить. Одного посадили, другого сослали, третий без вести пропал… И надежда только на стальную лошадку, у которой черепашья скорость, и на госпожу удачу.
Однако вернемся к часам – они, конечно, не велосипед и не трактор, но очень уж захотелось бате себя показать.
Открыл, значит, дверцу и прикидывает, как бы в механизм заглянуть: один шурупчик отверткой потрогал, другой покрутил… и вдруг стена подалась.
Представляете?
Чуть нажал, и она поехала, как турникет на проходной, вокруг оси. Не вся стена, разумеется, а часы, вмонтированные в дверь. Повернулись, открыли проход, а дальше – ступеньки в тайник.
Завалилась суббота за пятницу.
Батя чуть было не сунулся туда, но вовремя унюхал запах табака, запах благородный, а майор Воскобойников, кроме махорки, ничего не признавал. Да и зачем ему в тайнике прятаться на завоеванной территории? Значит, кто-то чужой… Батя потянулся за автоматом да вспомнил, что в танке его оставил – неудобно же к даме с оружием.
Как быть?
На столе – патефон и ящик с шампанским. На полочке перед зеркалом – ножницы и одеколон.
Кстати, об одеколоне. Выпил батя на День танкиста. Нет, не одеколона. Наружные напитки он употреблял строго по назначению. Выпил нормальной русской водки. И захотелось ему ради праздника постричься. А парикмахерша сдобная, как французская булка. Пока простыней окручивала, нечаянно прижалась. Потом еще раз. При ее работе без этого не обойтись, особенно если выпуклые места в избытке. А много ли пьяному надо, чтобы воспылать. Облапил за талию – и на колени. Да просчитался – дамочка оказалась чьей-то верной супругой, и с характером. На его невинную шутку своей шуткой ответила. Сначала постригла под пионерскую челку, а потом, вместо одеколона, обрызгала какой-то вонючей пакостью. И батя с детской прической и странным ароматом отправился в гости. Хорошо еще не домой. Маманя бы растолковала ему, с чем едят французские булки. Друзья-однополчане выручили, остригли его под Котовского, а запах попробовали одеколоном перебить, но не получилось. С неделю благоухал.
Но это уже после войны было. А там… тайник, в котором прячется неизвестный враг, а под рукой только ножницы.
И как, вы думаете, он выкрутился?
А вот как.
Поставил немецкую пластинку. Врубил музыку на всю громкость. А сам бутылку в руки – и к часам. Спрятался за ними и ждет. Ждал недолго. Немец услышал свою музыку и понял это как приглашение: все, мол, спокойно, прошу любить и жаловать. Он даже насвистывал, поднимаясь.
Ну а дальше – главное, не перестараться, рассчитать удар так, чтобы бутылку об голову не разбить и память из «языка» не вышибить.