Амали не могла себе сказать, кем был для неё господин П. – в нём совершенно точно было что-то от диванного котика, он умел увлекательно и понятно рассказывать о самых разных вещах, в его интонации были пластичные музыкальные обороты, которые словно нежное пёрышко скользили по ушам, как струйка приятного парфюма, мелькнувшая вслед за прохожим, очаровывали, заставляли вспоминать что-то отдалённо приятное, что стёрлось из памяти годами и новыми картинами, но не погибло совсем и оживает, когда пролетает знакомый аромат. Иногда П. представлялся Амали гостем из зазеркалья её детства, образы которого причудливо смешались с яркими конфетными снами, молодыми родителями и древними прабабушками, и прадедушками. Словно крылом голубой сказочной птицы, своей солнечной улыбкой он перелистывал в её подсознании страницы большой книги приятных мелочей, не подозревая, как тем самым легко привязывал её к себе. Амали хотелось иногда, чтобы её любимый оседлал железного коня и прокатил её в тёплых летних сумерках по раздувшемуся в буддийском блаженстве душному городу, но он боялся даже велосипеда и с этим ничего нельзя было поделать.
Тайком она вспоминала невысокую брюнетку с пухлыми бёдрами и заметно преувеличенной грудью, с большими глазами, глядящими на мир как-то безыскусно и пресно. Этот взгляд будто говорил «всё итак ясно предсказуемо и обычно, будем и дальше просто жить день за днём». Эта молоденькая провинциалка, которой стали давать роли второго плана благодаря протекциям любимчика режиссёра, господина П., даже не подозревала, чем грозит её будничному счастью знакомство с Амали. Она добродушно смеялась, когда впервые протянула руку Амали после спектакля. Для опытной женщины провинциалка была раскрытой книгой, виделась на сквозь, вечно в окружении простых сельских парней, знавших два основных приёма обращения с девушкой.
Амали без труда маскировала от жены П. свою ловкую игру. Среди южных пальм, на берегу моря, оторванная от тех дней целой жизнью, Амали, как ей казалось, сочувственно думала о бывшей конкурентке. «Покинутая, она стала совершенной недотёпой. Но что поделать, в жизни выживает сильнейший, а слабый должен уйти подальше, чтобы не смущать своим жалким видом наслаждающихся всеми благами победителей». Амали чувствовала в себе холод бессердечности. Время от времени потягивая из воображаемого бокала вкус триумфа, она с удовольствием замечала, как много женщин обращает внимание на её красивого супруга, а владеет им лишь она одна.
Амали стала задумываться над тем, что за жуткий лохматый старик живёт в мансарде их дома. Ей казалось, что он специально с раннего утра начинает грузно ступать по потолку, греметь мебелью, что-то передвигая, роняя тяжёлые предметы. Доносился его захлёбывающийся кашель курильщика, фальшивое пение каких-то странных мелодий, похожее на гудение в водопроводных трубах, утробные звуки отрыжки и даже звон ночного горшка. Амали пыталась выкинуть безумца из головы, но всё же поинтересовалась им у хозяйки частного отеля.
– А, это господин Сильвестро Северо! Он скульптор, живёт у меня в мансарде уже несколько лет, – простодушно рассказывала супругам о своём причудливом постояльце Маргарита.
– Он абсолютно одинок, я никогда не видела рядом с ним ни женщин, ни мужчин, никого. Он весь и целиком предан искусству. Не бойтесь его – внешне он суров, но внутри совершенное дитя – в этом можно убедиться, проведя с ним сколько-нибудь продолжительное время. Я просто не могла отпустить его, когда закончился срок его постоя. Вся моя семья прониклась к нему любовью и теперь он живёт у меня просто так, в мансарде, где муж хранил всякий хлам. Мы очистили и обустроили её под мастерскую господина Северо. Сейчас он работает над новой скульптурой. Его не было несколько дней, потому что он ездил за необходимыми материалами. Он бывает невежественен, когда его захватывает творческий дух. Не переживайте, я поговорю с ним, попрошу, чтобы он не топал, словно слон.
П. удивился тому, что Харон ему представился именем Бруно, а не Сильвестро, но не успел спросить об этом Маргариту, которая быстро побежала с садовым шлангом в другой конец имения, моментально переключившись на новые заботы, которых у неё была, как всегда, целая куча. Глядя на вечную её суету, казалось, что она уже забыла о своём обещании.
Начинался ещё один райский день. Амали уже представляла, как сядет в комфортабельный экскурсионный автобус вместе с господином П. и они поедут в горы. В назначенное время пара стояла на самом солнцепёке возле знака остановки экскурсионных маршрутов. Южные люди, как известно, никуда не торопятся, тем более не торопятся вечно расслабленные отдыхающие, а П. со своей женой оказался в самом конце цепочки из туристов, подписавшихся на горный маршрут. Поэтому автобус, уже заполненный после долгого кружения среди отелей, распахнул наконец свои гостеприимные двери перед покрасневшей от солнечных лучей Амали и её мужем. Молодая женщина рухнула в мягкое сиденье, прямо под струи прохладного воздуха из кондиционера, и почувствовала, как раздражена кожа на её плечах и спине. Словно мифологический герой изящную амфору с прохладным вином, П. протянул любимой когда-то газированную, но теперь безнадёжно выдохшуюся воду в пластмассовой бутылке. Зашуршал микрофон, и опытный экскурсовод глухо гнусавил дробными фразами что-то о маршруте и правилах передвижения в группе и незаметно перешёл к полулегендарному рассказу о чудесной и гостеприимной земле, по которой проложили трассу и автобус мягко скользит по ней, проворно, как жернова в шубертовой песне, вращаются его колёса, а за окном мелькают поля, затем густые деревья и низкие кустарники, в тени ветвей которых таится мрачная неизвестность. Время от времени проглядывала в дали тонкая голубая полоска моря.