Северо с наслаждением смотрел то на свою работу, то на потрясённого гостя. Обычно грубый, старик размяк от умиления, превратился в доброго дедушку, который сейчас расскажет увлекательную историю из жизни людей прошлого и покачает внука на коленке. П. никогда бы не подумал, что может так долго глядеть на обточенную груду камня. Он упоительно слушал всё в рассказе скульптора, обильно приправленного излишними подробностями и второстепенными деталями. Помимо пока ещё незавершённого «Венцеклефта» (почему-то так назывался каменный мужчина), своей главной работы, Северо показывал более мелкие скульптуры. Среди них было много обнажённых дам разных калибров. В завершении экспозиции гостю был представлен аккуратный (тем самым выбивающийся среди прочей обстановки) шкафчик с книгами, подавляющее число которых представляли труды величайших философов. Все книжечки выглядели ровно расставленными, их переплёты бережно хранимы и оформление обложек явно свидетельствовало о вкусе к шедеврам книгопечатания. П. было позволено полистать несколько редких томов. Северо был доволен собой и расплывался в беззубой улыбке.
Эти два знаменательных, поворотных события вызвали очевидные перемены в душе господина П.
Господин Северо тогда сказал яркую фразу, которая ещё долго вертелась в голове П.: «только вместе с Бетховеном я могу что-то создать!». Он боготворил музыку легендарного боннца.
Господин П. не заметил, как запутался в сетях обаяния Северо. Но это была привлекательность особого рода. Внешне старик выглядел неопрятно, запущено, без всякой заинтересованности в собственном облике. Природа его притягательности была в некоем прорастании. П. как-то с лёгкостью, свободно дошёл в своих философических минутах до правильного вывода. В начале своих размышлений он кружил вокруг образа Харона. От Северо, как и от мифического персонажа, веяло загробным миром, такой же великой тайной, как тайна смерти. Следом П. вспомнил об одном театральном драматурге, который после своей физической смерти как бы жил, продолжался в своих учениках. Они восприняли все его вкусы, методы, творческие установки, они говорили его словами и, думалось, он с небес умилённо улыбался этому. Непересыхающий родник идей искусства. Когда П. стоял с книгой в руках возле Северо, он мысленно сравнил его с непонятным, постигаемым через усилия философским трактатом. Через неописуемые интуитивные осязания сути он становился сам-для-себя понятен. Северо поддавался осязанию в полной тьме духовной ночи благодаря уникальности. При всех витиеватых рассуждениях П. ясно понимал, что Сильвестро земной человек. Внешне этот мешок изношенных костей и тухнущего мяса не выглядел философской абстракцией, а был земным, здесь и сейчас существом с множеством пороков. Романтический диссонанс возвышенного и земного будоражил П. Он точно знал, что стал адептом, что воспринял вирус демиургова духа. Тень старика становилась всё отчётливей за его спиной, он слышал её, как роковой лейтмотив, но не закрывал уши, желая слушать её хрустальные, словно сталагмиты, гармонии и дальше.
Дух господина П. блуждал в потёмках бытия. Завидев в дали слабый огонёк Харона, он, как мотылёк, метнулся к нему и не заметил, что оказался в ловушке. Будто в едком желудочном соке, П. медленно начал растворятся в дыму шаманского дурмана Северо. В очередную душную ночь он поставил на маленький столик Амали возле кровати стакан с водой, где растворил губительную таблетку. С холодностью инженерного расчёта он готов был скормить целую пачку пилюль своей жене. На фоне мерного тиканья часов, в наглухо зашторенной комнате он открывал глаза и слышал ими, как в черноте ночи женщина глотает воду из стакана и думал о картинах, которые обычно рисовал перед его мысленным взором старик. П. казалось, что одеяло шуршит, словно тревожное тремоло струнных, что калитка во дворе скрипит, как хриплый фагот – звучит мотив зла, но зло ли то, что находится по ту сторону морали? Удушающая тропическая ночь стала союзницей П. Он отключал кондиционер, спящая Амали сбрасывала с себя лёгкую простыню, к дыханию примешивался хрип и она, не отрывая голову от подушки, вновь тянулась к стакану, заботливо поставленному мужем.