Море было неспокойно, начинался шторм. Пляжные спасатели убрали буи и вывесили таблички о запрете купания. Ветер трепал майки на загорелых мужчинах и сдувал широкобортные шляпы с дам. Берег начинал пустеть. Амали заметила, что надела сегодня джинсовые шорты – те самые, которые так нравятся его П. Она ступала босяком по тёплой гальке, солнце не буйствовало, его скрыла пелена облаков. Амали смотрела на далёкую линию горизонта, от ветра чуть слезились глаза. Внезапно её подхватила волна катарсического просветления, на душе стало ясно, бело. Так бывает у детей, когда они сильно рыдают, слёзы вымывают печаль и они умиротворённо вздыхают. Но, это чувство также стремительно закончилось и Амали в беспокойстве схватилась за живот. Она разом всё поняла – П. подмешивает к её еде таблетки, она не может забеременеть. Может быть благодаря чувству предварительного страха этого открытия, она сейчас же не пустилась в истерику, а только лишь бессмысленно побрела, сама не зная куда.
Господин П. не знал, куда ушла его жена и не хотел это выяснить. Он радовался изменению погоды и ждал скорого дождя. Мужчина вспоминал, как в юности, в курортном городке, где он отдыхал со своим братом и родителями, в первый же день их пребывания пошёл дождь. Это был совсем не ливень – крупные капли ложились пятнами на сухой асфальт, море, окутанное лёгкой дымкой, его крохотный кусочек виднелся в уголке балкона (общий вид выходил на стену соседнего отеля) и П., тогда самый обычный школьник, с грустью глядел в его призрачную синь. Сейчас ему захотелось вернуться в тот день, вновь ощутить на горячей коже холодные капли, неподвижно смотреть, как продолжает суетиться курортная улочка, как торговцы, даже не думают расходиться, громко нахваливают свои фрукты, как купальщики лениво расхаживают вдоль прилавков, даже не скрываясь от дождя. Всё так необычно – он привык, как дома, если идёт дождь, то нужно прятаться под зонт, иначе ты промокнешь, простудишься и заболеешь – ведь северный дождь неуютный, безразлично идёт часами и разводит грязь. Дождь у моря – ещё один из комплементов приезжему – он даёт передохнуть от яркого солнца, создаёт необходимый для полноты жизненных ощущений контраст, смену одного другим. Похоже, что в жизни П. тоже всё менялось. Обычно, он не радовался переменам, воспринимал их настороженно, с «мысленной ворчливостью», но обязательно наступал переломный момент, когда он, убеждённый, что как прежде уже не будет, приветливо принимал новые условия жизни.
П. как будто потерял в суете прощания с прошлым всё, что связывало его с Амали. Он подумал о «их миссии». Кто бы это мог быть – мальчик, или девочка? Он представил, как утешает Амали, представил её такой, как в первые дни их любви – желанной, самой прекрасной на свете, доброй и ласковой. Представил, что она, наверное, относилась к нему с почти материнской заботой, словно гладила своей теплокровной рукой его сметенную душу, так тихий огонёк молитвы успокаивает страждущего. В чём же она виновата, такая чистая, словно икона? На одном из ранних свиданий, Амали обратила внимание на то, что у П. расстегнулась и отлетела запонка и стала бережно застёгивать её своими аккуратными пальчиками, улыбаясь при этом. П. всё больше воспарял в этих мыслях, они были приятны, как гармоничное звучание многоголосного хора, он с блаженством восходил на следующую ступень духовного экстаза. Он вспоминает месяц май, юную зелень и Амали в платьице, которое он томительно переживал в своих снах, столь прекрасных, что, казалось, сердце останавливается. Призрачно далёкая, туманная мысль П. уносилась куда-то в детство, в смутные его образы. Всё причудливо соединялось в общем кружении. Амали – женственная стихийная в своих порывах и, в то же время беззащитная, её новое платье, из-под которого красуются обнажённые ноги, так просто, ни капли не вульгарно, как у школьницы, которая не осознаёт, что скоро станет женщиной и эти ножки станут её оружием, охотничьим копьём. Теперь П. понимал, что его Господь посылал эти счастливые мгновенья, как утешение, что все наслаждения молодости для него сводились лишь к одной странной форме мучительного томления, которое теперь, почему-то приятно вспоминать, как воздействие притупляющего боль наркотика.