Сейчас монстр достанет пушку и убьёт меня. Но вместо пистолета существо достало небольшую пластиковую карту и протянуло мне. А потом Тварь заговорила, сверкая кривыми жёлтыми клыками:
– Бифуркационный период вашего брата истёк.
Я смотрю на карточку, но ничего не вижу и просыпаюсь. Через день, взяв рисунок, я ткнул им в брата и чётко спросил:
– Андрей, объясни мне, где ты видел этих чудовищ, которых ты записал нам в семью?
Братишка в это время решал математику, и у него, скажу, неплохо получалось. В последние месяцы Андрей улучшил отметки в школе до круглого отличника. Кажется, будто в него поместили сразу всю программу за четвёртый класс.
– Нигде, – пожал плечами Андрей.
– Тогда, почему ты их нарисовал?
– Мне про них рассказали, – ответил брат.
– Кто?
– Стёпка!
******
Я заперся в кладовке. Сидел и ревел там, спрятав лицо в коленях. Как же мне было страшно, грустно и одиноко. Я ничего не понимал, но казалось, будто я очутился в одной из шизогонических реальностях, по которым бродил летом.
Перед сном, когда свет в доме уже потух, я тихо спросил Андрюшку:
– Почему ты вспомнил Стёпку?
– Иногда я его слышу, – ответил брат из темноты. – То, что во мне живут сорок девять меня позволяет многое видеть и слышать. Я слышу других бифуркаторов.
Я не знал, что ещё спросить. Уже было страшно продолжать разговор.
– Ты слышишь Стёпку? – спросил я.
– Какого из двухсот пятидесяти одного?
Меня обдало холодком.
– Он ещё жив? Прошло уже восемь месяцев.
– Он сильный бифуркатор. Самый сильный, потому что умный. Он очень старался выйти из своего бифуркационного дня.
– Так он умер?
– Ну пока жив, но фактически, – ответил Андрей.
Я захлопал мокрыми ресницами, не понимая, почему плачу. То ли от грусти, то ли от ужаса. Ноги и руки похолодели, спрашивать больше ничего не хотелось, но я продолжал:
– Передай ему, что он мой лучший друг.
– Нет, – отвечал Андрей. – Тебе не понравится его реакция.
Теперь мне ещё страшнее.
– Он меня ненавидит?
– Наверное, он сейчас всех ненавидит, – вздохнул Андрей. – Он сейчас в таком состоянии, когда сложно любить. Тёмка, он умирает. И ему очень плохо. Представь, если бы твой мозг раздирали на каждую клеточку по отдельности.
– Не надо. Спасибо. Давай спать! – я прекращаю разговор и отворачиваюсь, но Андрей не унимается.
– Он будет жить ещё. Он будет так мучиться по меньшей мере месяц. Он чаще других любит говорить со мной. Спрашивает о тебе.
– Что ты ему отвечаешь? – напряжённо говорю я.
Братишка не отвечает долго.
– Когда ты менял меня на него, ты думал, что поступаешь правильно? – спрашивает Андрей, и моё сердце бьётся чаще.
– А ты считаешь, что я совершил ошибку?
– Не знаю.
– К тому же, я очень хотел оставить там Серёгу. Я не хотел бросать в бифуркаторы Стёпку. Это всё Серый виноват.
– Если б ты оставил там Серого, Стёпка всё равно не обрадовался бы, – отвечает Андрей. – Но он тебя понимает. Он понимает твой выбор. Понимал…
– Понимал? А сейчас что?
– Сейчас ему очень-очень плохо. У него ничего не болит, он просто почти сошёл с ума. Он не может спать, ему постоянно что-то шепчут в голове. Сейчас Стёпка ведёт себя очень неадекватно. Месяц бессонных ночей изменят кого угодно, поверь.
– Ты… скажи ему, что я сожалею, – тихо произношу.
– Не думаю, что ему это поможет, – отвечает Андрей.
На этом разговор закончился.
В мае Андрюшке стукнуло одиннадцать. Надо сказать, что к тому времени братишке стало ещё хуже, и мы уже рассматривали вариант госпитализировать его. Я называл это по-другому: отправить в психушку.
Как ни странно, брат контактировал с внешнем миром только в школе. Дома он вёл себя отрешённо, будто аутист. Как-то я застал на кухне маму, кормящую Андрея с ложки. Сам брат смотрел перед собой, будто спал с открытыми глазами, и лишь периодично открывал рот. Пюре иногда стекало с уголков его губ, и матери приходилось пользоваться тряпкой.
Мама плакала.
На день рождение Андрюшка немного оживился. К нам вернулся прежний мальчишка. Игривый, весёлый. На праздник пришло не много народа, в основном – родственнике и пара одноклассников, которые ушли через час. Родители надарили Андрюшке много подарков, но братишка не радовался им. Смотрел на игрушки равнодушно, как в апреле на выкопанные стёклышки.