Жизнь в «Фаэрлоне» шла обычным чередом. Рано утром хозяева отправляли повара с кем-то из прислуги на «Нью Маркет» за продуктами. После завтрака, когда гости расходились по своим делам, хозяева завтракали на втором этаже в своем люксе под номером 1. Потом мистер Смит садился в светло-серый «Амбассадор» и, прихватив двух белых болонок, отправлялся по делам, чаще всего в клуб на Парк стрит. Удивительно, но за долгие годы жизни в Индии он нисколько не загорел — его лицо всегда было бледно-розовым. Хозяйка спускалась вниз — на ней лежала вся работа по управлению гостиницей. По существу, она была менеджером, контролировала прислугу, знала, не заглядывая в журнал, кто в каком номере живет, какая комната свободна, день отъезда постояльцев, принимала оплату за проживание. Клиенты у супругов Смит были постоянные, в основном англичане или другие европейцы. Хотя индийцы любят путешествовать, они были довольно редкими гостями «Фаэрлона».
Правда, понятие о путешествии для удовольствия появилось у индийцев сравнительно недавно. Раньше были поездки по торговым делам, но большей частью они совершали путешествия с целью паломничества. Путешествия же ради путешествия, из любопытства, для открытия новых мест, для удовольствия и приятных впечатлений пришли в Индию позднее. Появление длинных отпусков на предприятиях, летних каникул и праздников, введенных в школах, колледжах и государственных учреждениях, принесло из английского языка такое понятие, как «чендж», то есть «разнообразие». Это слово в своем определенном смысле вошло даже в бенгальский язык. Поездка «для разнообразия» не означает просто путешествие или перемену обстановки. У бенгальцев, например, она предполагает «путешествие, предпринимаемое с целью поправить здоровье». Люди, которые могут позволить себе путешествовать, теперь выезжают в горы, на юг, к побережью океана Даже если бенгалец совершенно здоров, он уверен, что здоровье можно не только поддерживать, но и улучшать. Когда бенгальцы говорят о поездке в горы, они имеют в виду Дарджилинг. Отсюда открывается прекрасный вид на гималайские вершины Канченджангу и Эверест, изредка видимые летом, но особенно хорошо обозреваемые осенью. Здесь все радует путешественника: красивые деревья, посаженные еще при англичанах, превосходные овощи, большие красные сочные кардамоны, нежные свиные отбивные, ветчина, бекон, свежее масло и творог. Для европеизированных бенгальцев нет ничего лучше Дарджилинга, где поездки верхом и изумительные пешие прогулки улучшают аппетит. Если кто-либо говорил, что собирается в горы, окружающие поглядывали на него с завистью.
Со временем страсть к путешествиям превратилась в манию и сейчас распространилась не только на средние классы, но и на семьи рабочих Дургапура и Асансола. Бенгальцы с радостью тратят с трудом заработанные премиальные и сверхурочные на путешествия. Сейчас поездки упорядочены, организованы, появились комплексные туры и специальные поезда, в которые включены рестораны с особой кухней для капризных вдов, с вегетарианской и невегетарианской пищей. Хотя бенгальцы не останавливаются в роскошных пятизвездных гостиницах с европейской кухней и баром, можно часто встретить древних старушек на ярмарке в Кулу, увидеть полных замужних матрон, катающихся верхом на пони в Дарджилинге и шумную детвору в пещерах Аджанты. Но мало кто путешествует по своему штату. Наверное, это свойственно всем людям — мы готовы объехать весь мир в поисках прекрасного, но не остановимся взглянуть на чудо, если оно рядом.
Вечерами в плетеных креслах в саду «Фаэрлона» любили посидеть гости, которые жили в гостинице по две-три недели. Иногда к ним присоединялся хозяин. Изредка в гостинице останавливались «чистые» туристы, но хозяйка обычно старалась не принимать хиппи и искателей наркотиков. Она рекомендовала им поселиться в гостинице для молодых католиков на Чоуринги или в общежитии «Красный щит», где цены намного ниже. Одно время в «Фаэрлоне» находили приют армянские семьи, покинувшие Иран. Хозяйка помогала этим беженцам. Они подолгу жили у нее, пока не находили пристанища у каких-нибудь дальних родственников в разных уголках земного шара.
Гости собирались на лужайке перед гостиницей и, лежа в креслах, лениво переговаривались, перелистывали старые журналы, изредка прикладываясь к стаканчику джина с тоником или виски со льдом. Хотя у хозяев не было разрешения на продажу спиртных напитков, они смотрели на нарушителей закона сквозь пальцы, а в «сухой день», четверг, хозяйка сокрушалась, что гостям трудно: ведь тогда в городе закрывались винные магазины, приходилось довольствоваться пивом или отправляться в «Парк отель», «Риц» или «Оберой» на Чоуринги, где в барах нет ограничений для иностранцев. Здесь же, за каменной стеной гостиницы, ни гости, ни хозяйка не боялись полиции. Занятая более важными делами, калькуттская полиция не интересовалась, где, когда и сколько пьют иностранцы.
«ОСКОЛКИ ИМПЕРИИ»
В «Фаэрлоне» большинство постояльцев были чем-то неуловимо похожи друг на друга. В основном здесь останавливались пожилые англичане того же возраста, что и хозяин гостиницы. Они приезжали, как правило, с женами, реже одни. В чем заключалось это сходство, нам не удавалось определить до тех пор, пока не пришла догадка — да ведь это же своего рода клуб, в котором собираются разные люди, чья жизнь была связана с этой страной, те, кто когда-то работал или служил в Индии! И тогда по-другому стали восприниматься их воспоминания о «старых, добрых временах», неизменный стаканчик виски или джина в конце дня. ()ни говорили не только о годах своей молодости, но и об удивительной, интересной Индии, которая сохранилась лишь в воспоминаниях, навсегда наложив отпечаток на их дальнейшую жизнь.
Здесь собирались те. которые некогда взяли на себя «бремя белого человека», люди с непоколебимой уверенностью, что принадлежат к расе, рожденной покорять, править и оказывать благодеяния. Тогда они верили, что их империя будет существовать вечно. Они говорили о тех временах, когда лихой офицер в кивере с плюмажем отважно скакал верхом во главе отряда сипаев в ярких форменных тюрбанах, отправляясь на задание, чтобы «по-отечески усмирить дикие окраинные племена», когда правительственный служащий колониальной администрации, обладая неограниченной властью, решал судьбы людей целого дистрикта, затерянного где-то в засушливых равнинах Декана. Сейчас, сидя на лужайке перед «Фаэрлоном», они вспоминали о пышных роскошных балах в гостиных лучших домов Калькутты.
— А какие приемы устраивались летом в Симле! — добавлял кто-нибудь, и все одобрительно кивали, даже те, кто там никогда не бывал.
Вспоминали крикетные матчи на ухоженных лужайках Бенгальского клуба. Кстати, клуб так и остался на Рассел стрит, горожане уверяли, что стать членом клуба сейчас не легче, чем в колониальные времена, хотя официально требуются лишь две рекомендации уважаемых членов клуба и вступительный взнос.
Отставной майор из полка «Бенгали Райфлз» рассказывал, как он охотился на тигров в Ассаме. Тогда можно было охотиться только на опасных зверей, к которым относили еще и пантеру, и диких слонов. Охота на всех остальных животных считалась «спортом». Жизнь казалась полной приключений. Конечно, им не довелось пройти полностью весь путь — приехать молодыми лейтенантами или юными служащими колониальной администрации в возрасте девятнадцать-двадцати лет, сойти с парохода в Бомбее или Калькутте и покинуть страну через тридцать пять-сорок лет с чувством исполненного долга, с погонами полковника или генерала, со следами боевых ран и увечий от лап пантеры или травмы, полученной после падения с лошади во время игры в поло. Англичане, собиравшиеся в «Фаэрлоне», были довольно молоды, когда Индия получила независимость. Они неохотно, с чувством большой личной потери покидали бывшую колонию, передавая дела индийцам.
Тем не менее клиенты супругов Смит, безусловно, успели пройти в Индии жесткую школу жизни, прослужив в дальних гарнизонах или заброшенных дистриктах. К месту назначения они зачастую добирались по грунтовым дорогам, по тропинкам в джунглях. Бывший судья Питер Ричмонд вспоминал, как он переезжал от деревни к деревне с караваном слуг, клерков и охранников, когда получил назначение на работу в Индию. На повозках, запряженных волами или ишаками, везли его офис-палатку, спальную палатку, палатку-столовую, палатку-ванную, запас продуктов. Он был единственным белым человеком во всем дистрикте. В конце дня, перед заходом солнца, судья отдавал распоряжение разбить лагерь, принимал ванну. Она была сшита из козлиных шкур, а воду слуга согревал на костре. Освежившись, судья надевал пиджак, галстук и ужинал один в палатке, освещенной керосиновой лампой… На землю опускалась ночь, слышались крики лесных птиц и отдаленный рев тигра.