Уэллс Герберт
Билби (Безделушка)
Герберт Уэллс
Билби
Безделушка
1. ЮНЫЙ БИЛБИ ПОСТУПАЕТ В ШОНТС
Кошка родится от кошки, собака - от собаки, а вот дворецкий и горничная не производят себе подобных. У них иные дела.
Замену им надо искать среди других представителей человеческого рода, главным образом под кровом многосемейных садовников (старших, а не младших), лесников, кучеров, но отнюдь не привратников: те слишком обременены годами и обитают в сущих конурах. Так случилось, что на господскую службу поступил юный Билби, пасынок мистера Дарлинга, садовника в замке Шонтс.
Кому не известен славный Шонтс! Его фасад! Две башни! Огромный мраморный бассейн! Террасы, по которым гуляют павлины, а внизу озеро с черными и белыми лебедями! Огромный парк с аллеей! Вид на реку, бегущую среди голубых далей! А полотна Веласкеса - правда, они сейчас в Америке, а Рубенс из здешней коллекции, тот, что теперь в Национальной галерее! А собрание фарфора! А сама история замка!.. Он был оплотом старой веры [то есть католичества, переставшего быть государственной религией в Англии при Генрихе VIII (годы царствования - 1509-1547); при королеве Марии Кровавой (1553-1558) католичество было восстановлено и снова отменено в годы правления Елизаветы I (1558-1603); почти до самого конца XVIII века Англия была объектом происков католических держав, засылавших в страну шпионов-иезуитов], и в нем сохранились разные потайные ходы и клетушки, где когда-то прятали иезуитов. И кому, наконец, не известно, что маркизу пришлось отдать Шонтс в многолетнюю ренту Лэкстонам, этим, знаете, "Молочная смесь "Расти большой" и патентованные соски"! Любой мальчик позавидовал бы возможности поступить на службу в столь прославленный замок, и лишь каким-то душевным уродством можно было объяснить то, что Билби стал на дыбы. И все же Билби взбунтовался. Он объявил, что не желает быть слугой, что не будет пай-мальчиком, не пойдет в Шонтс и не станет усердно трудиться на поприще, уготованном ему богом. Как бы не так!
Все это он выпалил матери, когда та пекла пирог с рубленым мясом в светлой кухоньке их садовничьего домика. Он вошел взъерошенный и растрепанный; лицо грязное, разгоряченное, руки в карманах, что ему строго-настрого запрещалось.
- Мама, - объявил он, - я все равно не пойду в поместье прислуживать лакеям, до хрипоты просите - не пойду. Так и знайте!
Он выпалил все это единым духом и потом долго не мог отдышаться.
Матушка его была сухощавая, решительная женщина. Она перестала катать тесто и дослушала его до конца, а затем взмахнула в воздухе скалкой и застыла перед ним, опершись на свое оружие и слегка наклонив голову набок.
- Ты сделаешь все, что велит отец, - проговорила она.
- А он мне не отец, - возразил юный Билби.
Мать только кивнула, это значило, что решение ее твердо.
- Все равно не пойду! - крикнул юный Билби и, чувствуя, что он не в силах продолжать этот разговор, двинулся к входной двери с намерением ею хлопнуть.
- А я говорю - пойдешь! - сказала мать.
- Посмотрим! - ответил юный Билби и поспешил хлопнуть дверью, так как снаружи донеслись шаги.
Чуть погодя с залитой солнцем улицы вошел мистер Дарлинг. Это был рослый мужчина с волевым ртом, тщательно выбритым подбородком и какими-то бурыми бакенбардами; на его одежде было великое множество карманов; в руке - большой анемичный огурец.
- Я сказал ему, Полли, - объявил он.
- Ну и что он? - спросила жена.
- А ничего, - ответил мистер Дарлинг.
- Он говорит, что не пойдет, - заметила миссис Дарлинг.
Мистер Дарлинг с минуту задумчиво глядел на нее, а потом сказал:
- Что за упрямый парень! Велено - так пойдет.
Но юный Билби с прежним упорством воевал против неизбежного.
- Не буду я слугой, - говорил он. - И не заставите вы меня!
- Надо же тебе кем-то быть, - говорил мистер Дарлинг.
- Каждый человек должен быть кем-нибудь, - добавляла миссис Дарлинг.
- Так я буду кем-нибудь еще, - отвечал юный Билби.
- Ты что, вздумал стать джентльменом? - осведомился мистер Дарлинг.
- А хоть бы и так! - бросил юный Билби.
- По одежке протягивай ножки, - сказал мистер Дарлинг.
Юный Билби набрался духу и сказал:
- А может, я хочу стать машинистом.
- И будешь ходить весь замасленный, - отозвалась его мать. - Погибнешь в каком-нибудь крушении. Да еще штрафы вечно плати. Ну что тут хорошего!
- Или в солдаты пойду.
- Что? В солдаты? Ну нет! - решительно вскричал мистер Дарлинг.
- Так в матросы.
- Да тебя будет там каждый божий день выворачивать наизнанку, возмутилась миссис Дарлинг.
- К тому же, - сказал мистер Дарлинг, - я уже уговорился, что первого числа будущего месяца ты явишься в имение. И сундучок твой уже сложен.
Кровь прилила к лицу юного Билби.
- Не пойду, - проговорил он еле слышно.
- Пойдешь, - сказал мистер Дарлинг, - а не пойдешь - за шиворот тебя притащу.
Сердце юного Билби пылало, как раскаленный уголь, когда он один-одинешенек - шел по влажному от росы парку к прославленному дому, куда следом должны были доставить его пожитки.
Весь мир казался ему сплошным свинством.
Еще он объявил - очевидно, косуле и двум ланям:
- Думаете, я сдамся? Не на таковского напали! Так и знайте!
Я не пытаюсь оправдывать его предубеждение против полезного и достойного труда слуг. И все-таки труд этот был ему не по сердцу. Возможно, в воздухе Хайбэри, где он жил последние восемь лет, было что-то такое, что породило в его уме столь демократические идеи. Ведь Хайбэри одно из тех новых поселений, где, по-видимому, совсем забыли о существовании поместий. А быть может, причина таилась в характере самого Билби...
Наверно, он стал бы возражать против любой работы. До сих пор он был на редкость свободным мальчиком и умел наслаждаться своей свободой. Чего ради ему от нее отказываться? Занятия в маленькой сельской школе, где учились вместе и девочки и мальчики, легко давались этому городскому мальчугану, и все полтора года он был здесь первым учеником. Так почему ему и дальше не быть первым учеником?
А вместо этого, уступив угрозам, он бредет сейчас через залитый солнцем уголок парка в косых лучах утреннего света, которые частенько выманивали его на целый день в лес. Ему надо идти до угла прачечной, где он не раз играл в крикет с сыновьями кучера (тех уже проглотила трудовая жизнь), и дальше, вдоль прачечной до конца кухни - и там, где ступеньки ведут вниз, в подвал, сказать "прости" солнечному свету; своему детству и отрочеству, своей свободе. Ему предстоит спуститься вниз, пройти по каменному коридору до буфетной и здесь спросить мистера Мергелсона. Он остановился на верхней ступеньке и взглянул в синее небо, по которому медленно плыл ястреб. Он провожал птицу глазами до тех пор, пока она не скрылась за ветвями кипариса; но он вовсе и не думал про ястреба, даже не замечал его: он подавлял в себе последний бурный порыв своей вольнолюбивой натуры. "А не наплевать ли на все это? - спрашивал он сам себя. - Ведь и сейчас еще можно сбежать".