Вот эта дорога на карте - на нее он обязательно попадет и здесь будет побираться. А нет ли еще другой дороги? Нет...
В хорошую погоду он будет ночевать где-нибудь под кустом... и сможет пройти... ну, сколько? - десять, двенадцать, четырнадцать, нет тринадцать, скорее всего, тринадцать миль в день.
Значит, сейчас он должен быть где-то тут. А сегодня вечером - тут.
Завтра при такой же скорости он будет вот тут.
А вдруг его кто-нибудь подвезет?
Даже если так, то уж, конечно, в какой-нибудь тележке или фургоне, так что это будет, ненамного быстрее...
Значит, если выехать завтра и добраться до перекрестка, обозначенного на карте словом "Гостиница", примерно за двадцать шесть миль от того места, откуда мистер Билби пустился в путь, и побродить вокруг, то непременно что-нибудь про него услышишь. Мог ли он почему-либо пойти по другой дороге, не на юго-запад, не к морю?.. Нет, зачем бы ему? Незачем.
Теперь осталось только ясно и понятно объяснить все это Мадлен. Но почему же она до сих пор не сошла вниз? Почему ее нет?
А что делать с Билби, когда он отыщется?
Прежде всего угрозами и посулами выжать из него правду. А вдруг мальчишка не имеет никакого отношения к истерике лорда Магериджа? Нет, не может быть. Ну, а вдруг нет? Не может быть. Это он. Он.
Допустим, капитан узнает всю правду. Что тогда?
Махнуть с мальчишкой прямо в Лондон и поставить лорда-канцлера перед фактом. А если он не пожелает признать факты? Старый греховодник чересчур вспыльчив и может опять выйти из себя.
Это несколько смутило капитана Дугласа. И тут вдруг на память ему пришла долговязая фигура и длинные усы его названого дядюшки, добряка и всеобщего любимца, лорда Чикни. Что, если отвезти мальчишку прямо к дяде Чикни и все ему выложить? Даже лорд-канцлер не решится отказать в десятиминутной аудиенции генералу Чикни...
Планы капитана Дугласа вырисовывались все яснее, и ему не терпелось поскорее поделиться ими с Мадлен, рассказать ей все как можно яснее и убедительнее...
Ведь прежде всего надо поймать мальчишку...
Но Мадлен - его солнце - никак не выглядывала из-за туч, и он злился и ворчал, а потом случайно полез в жилетный карман и нащупал там какую-то бумажку. Он вытащил ее и начал разглядывать. Это был клочок плотной бумаги, вырезанный в виде остроугольного, чуть изогнутого треугольника и напоминавший силуэт парящей птицы. Он, видно, лежал в кармане с давних пор. Капитан уставился на свою находку. Озабоченное лицо его просветлело. Он украдкой, через плечо, кинул быстрый взгляд" в сторону дома, потом поднял бумажку над головой и пустил по ветру. Бумажная птица медленно заскользила по воздуху, поворачивая влево, затем вдруг круто свернула, устремилась вправо и упала... Почему она летела именно так? Будто внезапно передумала и изменила направление. Он попробовал еще раз. То же самое... Может быть, все дело в изгибе крыла? Что, если изогнуть его побольше будет поворот еще круче или, наоборот, не таким крутым? Неизвестно... Надо попробовать.
Дуглас начал рыться в карманах в поисках другого листочка, нашел письмо леди Лэкстон, вытащил из жилетного кармана маленькие ножницы в чехле, выбрал листок получше и принялся вырезать свой излюбленный треугольничек, придавая ему теперь немного иной изгиб...
Во время работы он то и дело посматривал наземь, на старую модель. Интересно, будет ли и новая тоже поворачивать налево. Вернее, полетит ли она зигзагами? Должно быть, так. Но, чтобы убедиться, надо пустить ее с более высокой точки, и тем придать большую дальность полету... Может быть, встать на стул?..
Но не здесь же, на виду у всех обитателей этой проклятой гостиницы. Вон из дома как раз выходит какой-то мерзкий субъект в зеленом фартуке - такой уж непременно на тебя оглянется. Да еще и подойдет и начнет глазеть, таких хлебом не корми, только дай поротозейничать. Капитан Дуглас сунул ножницы и обрезки бумаги в карман и со скучающим видом откинулся на спинку стула, потом встал, закурил сигарету, - словом, сделал именно то, что покажется вполне естественным человеку в фартуке, - и, словно прогуливаясь, направился к группе стоявших поодаль буков - за ними начиналась заросшая кустами ложбина. Здесь можно укрыться от любопытных взоров. Надо попробовать еще раз. Эта мысль насчет изгиба крыла очень любопытна; как жаль, что он совершенный невежда в этих вопросах...
У идеального короля всегда озабоченный вид: он правит, он занят великим множеством дел. Но идеальная королева всегда лучится радостью: она стройна, прелестна и величественна, - она занята только собой. И когда около полудня королева Мадлен разогнала наконец утренние облака и вновь явила свой сияющий лик миру, с нетерпением ожидавшему ее у дверей, она была полна благодарности за самое себя и за дарованные ей владения. Она отлично знала, какая она изящная и удивительная; все в ней очаровательно это она тоже знала, и все ей нравилось: руки, мягкие складки чуть подобранного платья, завитки волос на лбу; она держала голову высоко, но не слишком, к почти бескорыстному восхищению горничной, встретившейся ей на лестнице. Она рассчитала время так, чтобы спуститься как раз в те минуты, когда обитатели гостиницы обычно собираются ко второму завтраку. "Ах, вот она наконец!" - послышались восклицания; на веранде перед выходом собрался весь ее двор: Гидж, и профессор, и миссис Баулс, а вот и миссис Гидж идет по лужайке, но где же он, ее возлюбленный?
Мадлен спустилась по лестнице и вышла на воздух. Она ничем не выдала своего удивления. Остальные приветствовали ее возгласами восхищения, и она с улыбкой принимала их комплименты. Ну, а возлюбленный...